Придется бороться.

Гефестус сочился злобой и окружил себя стеной ярости, и иллитид принялся методично отыскивать нестыковки и слабые места в логике противника, напоминая ему о неоспоримых истинах — о том, что безрассудно открывать широкий проход на неизведанный уровень и что для борьбы с объединенными силами Храма Парящего Духа необходима крайняя осторожность. Только эти истины могли помочь Яраскрику добиться своей цели.

По всем канонам ведения дискуссий Яраскрик намного превосходил своего оппонента. На его стороне были логика и неопровержимые истины. Иллитид продолжал отыскивать несоответствия в поведении своих союзников, взывал к разуму и надеялся склонить на свою сторону Креншинибона, чье решение, как он опасался, будет в этом споре окончательным.

Внутренний спор становился таким ожесточенным, что его отголоски выплеснулись наружу. Драколич Гефестус бросался на стены, царапал когтями пол, и своим огненным дыханием плавил камни, а заодно и подвернувшихся ползунов, и оглашал окрестности оглушительным ревом.

Постепенно ярость дракона стала ослабевать, внутренняя битва несколько утихла, сократившись до состояния диалога и спокойных рассуждений. С подачи иллитида Король Призраков стал прикидывать, как уменьшить последствия от гибели Фетчигрола. Наступил момент смириться с прошлым и сделать шаг к началу более масштабной и более важной борьбы.

Одержанная победа немного утешила иллитида, хотя Яраскрик сознавал, что перемирие носит временный характер и, до того как ему удастся все утрясти, придется еще не раз схватиться с необузданным драконом.

Свои рассуждения и аргументы иллитид строил на той предпосылке, что гибель Фетчигрола вызвана его слишком глубоким проникновением на изменившийся Уровень Теней. А Уровень Теней по причинам, неизвестным Королю Призраков, стал гораздо больше и опаснее. Кроме того, он как будто стал ближе к Материальному Уровню. Надо ли учитывать возможные последствия таких изменений?

Креншинибону, похоже, было все равно, и он не сомневался, что хаос только укрепит могущество Короля Призраков.

А если через трещину вырвется что-то слишком опасное и сильное, Король Призраков может просто улететь. Как понял Яраскрик, Хрустальный Осколок был больше озабочен гибелью двух призраков из семи.

А Гефестусу оставалось только злиться и буйствовать при мысли о том, что он не может отомстить тем, кто в свое время лишил его жизни.

Пока Яраскрик размышлял о грядущих временах и вероятных путях развития, Креншинибон обдумывал, как сохранить оставшуюся пятерку призраков, а дракон без устали настаивал на немедленной атаке Храма Парящего Духа.

Они не стали единым существом, их по-прежнему было трое, и для Яраскрика барьеры, разделявшие триумвират Короля Призраков, оставались такими же непроницаемыми, как и прежде. И иллитид мог прийти только к одному выводу: необходимо найти способ достичь превосходства собственного разума и воли и таким путем добиться единства.

Он надеялся, что сумеет скрыть эти опасные амбиции от своих слишком близких союзников.

— Мы ничто! И там ничего нет! — кричал жрец, ворвавшись в главный зал Храма Парящего Духа и топая ногой при каждом слове.

Его утверждение подкреплялось видом слипшихся окровавленных волос и плеча, хотя рана была не такой опасной, как можно подумать с первого взгляда. Из пяти человек, которые отправились на разведку в горы Снежные Хлопья, повезло только ему одному, потому что в живых осталась только еще одна женщина, лишившаяся ноги, да и вторая у нее была так изувечена, что подлежала ампутации, если несчастная сумеет пережить операцию.

— Менлидис, старый глупец, сядь и успокойся! — прикрикнул один из жрецов. — Неужели ты считаешь, что твоя тирада чем-то поможет?

Кэддерли очень хотел, чтобы Менлидис, его товарищ по братству Денира, прислушался к этому совету, хотя и не слишком на это надеялся. А поскольку этот человек был лет на десять его старше, хотя выглядел старше на целых три десятка лет, Кэддерли не считал возможным вмешиваться, чтобы успокоить разъяренного жреца. Кроме того, он разделял разочарование, постигшее Менлидиса, и не мог оспорить его заявление. Кэддерли и сам обращался к Дениру и опасался, что бог покинул их навеки, словно каким-то образом растворился в потоке чисел, составлявших «Метатекст».

— Это я глупец?! — воскликнул Менлидис и стал быстро ходить взад и вперед, стуча себя пальцем в грудь и даже изобразив некоторое подобие усмешки. — Я обрушивал столпы огня на головы врагов нашего бога. Или ты забыл об этом, Донри?

— Конечно же, я ничего не забыл, — ответил Донри. — Как не забыл и Смутные Времена, и прочие трудные ситуации, в каких мы оказывались и которые пережили.

Кэддерли понравились его слова. Он украдкой взглянул на прочих жрецов и увидел, что они разделяют его реакцию.

Но Менлидис коротко рассмеялся.

— Сейчас совсем другое, — бросил он.

— Мы не можем об этом судить, пока не поймем истинную причину молчания.

— Причина в нашей собственной недальновидности, — негромко произнес расстроенный Менлидис. — Вы только посмотрите на себя! Кто мы? Актеры! Художники! Поэты! Мужчины и женщины, дворфы и эльфы — все ищут в вере и искусстве глубокий смысл. Я называю художниками тех, кто пробуждает чувства и мысли своими картинами и сочинениями, кто тщательно играет словами ради драматического эффекта. — Он презрительно фыркнул. — Или мы все здесь только фокусники?

— Ты и сам в это не веришь, — возразил Донри.

— Мы все верим только в свои собственные иллюзии, — продолжил Менлидис. — Потому что не можем иначе. Потому что не можем смириться с тем, что больше ничего нет, что все это лишь плоды нашего воображения, разве не так? Потому что истина заключается в том, что боги, которым мы поклоняемся, вовсе не бессмертные существа, а обманщики, сулящие вечность, чтобы добиться нашей верности, но мы боимся это признать, чтобы не впасть в полное и непреодолимое отчаяние.

— Мне кажется, мы уже достаточно слушали тебя, брат, — сказала известная чародейка, весьма искушенная к тому же в жреческой магии.

— Разве?

— Да, — сказала она, и в ее голосе отчетливо прозвучали нотки если и не угрозы, то чего-то похожего.

— Мы все здесь жрецы, все до одного, — заявил Менлидис.

— Не совсем так, — возразили несколько чародеев, и на окровавленном лице Менлидиса снова появилась усмешка.

— Да, так, — не унимался он. — То, что мы называем божественной силой, вы считаете магией — наши алтари не так уж отличаются друг от друга!

Кэддерли не удержался и поморщился, поскольку последнее заявление напомнило ему дни молодости, проведенные в Библиотеке Назиданий. Тогда он был жрецом-агностиком и тоже задумывался над вопросом: не относятся ли слова «божественная» и «магическая» к одному и тому же виду энергии?