Оставалось одно: забыть Манюню как можно скорей – и идти,идти дальше своим путем, путем своей судьбы, пока сам не сорвешься скакого-нибудь крутояра, или не истечешь кровью в поле, смертельно раненный, илине испустишь дух на колу как преступник государев…

Что ж, его грядущее в тумане, что предначертано, то исбудется, а ты, Манюня, ведьма смоленская, зеленоглазая, прощай навек!

«Я в своих бедах чуть жива и, конечно, больна со всемистарицами [49], и вперед не чаем себе живота, с часу на час ожидаем смерти,потому что у нас в осаде шатость и измена великая. Да у нас же за грехи нашиморовое поветрие: великие смертные скорби объяли всех людей, на всякий деньхоронят мертвых человек по двадцати, по тридцати и побольше, а те, которые ещеходят, собой не владеют, все обезножели…»

Старица Ольга отложила измочаленное, старое перо,оставляющее не буквы, а какие-то мохнатые следы, и вгляделась в трудноразличимые строки. Чернила в монастыре делали из дубовых орешков или чаще –печной сажи, разводя ее водой, на чем писать тоже не скоро найдешь: вот этописьмо Ольга накорябала на обрывке ветоши – застиранной, серой от времени. А,что проку стараться искать бумагу либо хорошие, свежие чернила? Все равнописьма этого никто и никогда не прочтет, тем более тетушка Екатерина, которойписала Ольга.

Забыта, забыта, она всеми забыта… Покинута! Кто помниттеперь, что увядшая, исхудавшая старица Ольга некогда слыла первой красавицейна Руси и звалась Ксенией Годуновой? Ее брови союзные, ее очи бездонные, еекосы трубчатые, ее тело, словно из сливок вылитое, воспевались в песнях! Вженихи ей прочили королевичей заморских, словно сказочной царевне… Но красотане принесла ей счастья, а привела за монастырские стены. Теперь Ксения дажерада, что все позабыли: она дочь Бориса Годунова и любовница Димитрия, сынаГрозного… А ведь сколько укоров ей привелось выслушать за это от тетки, сестрыматери, Екатерины Григорьевны. Все равно та затаила злобу на племянницу. Отчего-товот уже который год злобствует, что ее муж, князь Димитрий Шуйский, непользовался особенным расположением царя Димитрия Ивановича, но виноватит в семне покойного царя, не мужа и его брата князя Василия, которые то отрекались отгосударя, то вновь примыкали в нему, а племянницу, которая-де не могла добитьсядля родни почестей, пока находилась в милости у первого самозванца и грела емупостель. Как будто она попала туда по своей воле, как будто ждала милостей икаких-то мирских благ от того, которого сначала безмерно ненавидела, а потомтак же безмерно полюбила!

Ксения так старалась забыть прошлое, что порою ей это почтиудавалось. Внушала, старательно внушала себе, что грех, великий грех житьгреховными воспоминаниями о погубителе всей своей родни, о государевомпреступнике и злодее. О добрых людях говорят: всякому-де мертвому – земля гроб,а Димитрия даже могилы не удостоили, сожгли его труп и выстрелили на западнуюсторону!

Иногда Ксении удавалось совладать со своим глупым,безнадежно тоскующим сердцем. Просыпалась утром – и думала лишь о том, чтодовлеет дневи злоба его [50], а былым, тем паче – позорным былым, жить смысланет. Но длилось тупое забытье недолго. Так раненый, бережась, нет-нет да иповернется неловко, разбередит кровоточащий поруб! То же происходило и сКсенией. Ни с того ни с сего вспыхивали перед взором памяти любимыетемно-голубые глаза, звучал его голос – такой ласковый, такой волнующий, что унее даже сейчас, по прошествии стольких лет, начинало заходиться сердце отвоспоминаний. Никак не могла забыть, как это было у них в первый раз, какслучалось потом…

Тогда Димитрий, возникший неведомо из каких бездн небытия,стоял на подступах к Москве. То есть столица уже покорилась ему, уже готовабыла принять победителя, заявившего, что он – сын Ивана Грозного, чудомспасшийся в Угличе от убийц, подосланных бывшим царем Борисом Годуновым,который два месяца назад в одночасье отдал Богу свою грешную душу. На престолвзошел молодой Федор Борисович Годунов, но где ему было удержать власть,которую не удержал его цепкий, хваткий, безудержно алчный отец!

Годуновых согнали в заброшенный дом, в котором некогда жилтесть Бориса, баснословный палач Малюта Скуратов, и там предложили им выпитьяд. На всю жизнь запомнила Ксения нетерпеливые лица – нет, они больше походилина звериные морды! – князей Василия Голицына и Василия Мосальского-Рубца иих подручного Андрюшки Шеферединова. Храбрее всех оказалась Марья ГригорьевнаГодунова. Она была воистину дочерью своего отца Малюты Скуратова, настоящегоимени которого – Григорий Ефимович – почти никто и не знал. Мать выпиласмертоносное питье и умерла на глазах детей. Ксения от ужаса лишилась чувств ибольше ничего не видела, но потом ей рассказали, что и Федора принудили принятьяд. Ксения, едва живая от потрясения, очнулась в доме Мосальского-Рубца идолгие дни проводила, мечтая о смерти, под неусыпным присмотром. Димитрию,ненавистнику Бориса Годунова, мало было уничтожить его семью, разрушить дооснования его дом, мало было взойти на трон, с которого он согналГодуновых, – ему нужно было и заполучить Ксению в рабыни-наложницы!

Князь Василий Мосальский уже не первую женщину приводил ксвоему сластолюбивому повелителю, знал, как разогреть его любопытство и похоть.Ксению привели в баню, где Димитрий и его друг Петр Басманов парились вместе сгулящими девками, раздели донага и отдали в полную власть ее нового господина.

…Она думала, что увидит лютого зверя, всего поросшего густойшерстью, а перед ней стоял юношески стройный синеглазый молодой мужчина. Спервого взгляда на него Ксения потеряла себя – голову потеряла и сердце, спервого мгновения и навсегда отдала ему душу. И когда Димитрий коснулся еегруди, Ксения, вместо того чтобы впиться зубами в руку охальника, поцеловалаэту руку…

Любовь поглотила ее всю. Она считала часы и минуты допоявления Димитрия, до его зова. Время, проведенное не с ним, было пустым иунылым. Как же обрадовалась Ксения, когда однажды не пришли ее месячные дни,когда она поняла, что беременна! Тихо надеялась, что теперь Димитрий женится наней. Ведь она – царевна, мужем ее должен быть царь. Вот и будет…

Она забыла, что где-то в Польше у Димитрия есть невеста –дочь сендомирского воеводы, Марина Мнишек. Отчего-то была уверена, что там вседавно закончено, что не может он любить другую, когда у него есть Ксения!

А потом настало то страшное утро, когда ее разбудил неДимитрий – жарким поцелуем, а Петр Басманов – неласковым прикосновением. Прячаглаза, словно стыдясь, велел собраться в дорогу и ни словом не ответил намольбы и расспросы. Только уже на пороге Ксения поймала его взгляд – полныйжалости.