Маймонид увидел, как еще до того, как Уильям услышал перевод, его глаза вспыхнули. Тон аль-Адиля говорил красноречивее слов. Но прежде чем Уильям смог что-то опрометчиво возразить в ответ этому злому гиганту, вперед вышел Таки-ад-дин.

— Сэр Уильям прибыл ко мне в Акру под белым флагом, — четко произнес молодой воин, в голосе которого звучала сталь. — Он находится под моей защитой, дядя, и я не позволю, чтобы ему оказывалось неуважение.

Аль-Адиль ощетинился, но поймал предостерегающий взгляд брата. Подобно неистовому быку, который неохотно смиряется со своим заточением в загоне, аль-Адиль отступил, бормоча под нос проклятия на головы франков. Когда напряжение немного спало, Уильям глубоко вздохнул и взглянул на султана.

— У меня нет полномочий заключать какое бы то ни было перемирие между нашими народами, — признался он. — Я приехал сюда не как враг, а как рыцарь, который вверяет себя в руки великого султана.

Такого никто не ожидал. Маймонид заметил, какими недоверчивыми взглядами обменялись придворные и с какой подозрительностью уставился на Уильяма рыжебородый аль-Адиль. Один Саладин казался невозмутимым. Он откинулся назад, скрестив перед собой пальцы, как часто делал, прежде чем разрешить сложный вопрос. После продолжительного молчания, нарушаемого лишь жужжанием комаров, Саладин с ничего не выражающим лицом обратился к рыцарю:

— Чем я могу помочь сэру Уильяму? — Его голос звучал ровно и невозмутимо.

Рыцарь гордо вскинул голову.

— Я поклялся защищать короля, но сейчас я бессилен ему помочь. — Весь его вид говорил о том, что он сожалеет, что вынужден был прибегнуть к этой последней, унизительной возможности. — Наши врачи не умеют лечить тиф, но я слышал, что ваши лекари успешно справляются с этой болезнью.

— Ты шутишь? — загремел аль-Адиль. — Зачем султану помогать своему злейшему врагу?

Уильям выдержал немигающий взгляд Саладина.

— Потому что благородство Саладина не знает границ, — ответил он. — Я не верю, что человек такой доблести позволит королю погибнуть из-за обычного тифа.

Саладин благосклонно улыбнулся и обратил орлиный взор на своего друга раввина.

— Что скажешь, Маймонид?

Старик был поражен. Он служил советником султана по многим вопросам, но ни один не был настолько важен, как этот. Его ответ может изменить ход истории. Маймонид не желал возлагать на себя такую ответственность, но и отмалчиваться не мог. Раввин знал правильный ответ, несмотря на то что он противоречил всем инстинктам самосохранения. В глубине души лекарь питал тайную надежду, что подобное несчастье обрушится на головы недавно прибывших захватчиков, рассчитывал, что наступит критический момент, когда голова змеи будет отсечена прежде, чем эта змея задушит Иерусалим. И Бог-насмешник исполнил его желание с единственной целью: поставить раввина в такие условия, чтобы тот собственными руками уничтожил последствия того, о чем молился.

— Я врач и не могу допустить, чтобы человек умер, если его болезнь можно излечить, — после продолжительного молчания ответил Маймонид голосом, в котором слышалось сожаление. — Но под угрозой нечто большее, чем мои идеалы.

Саладин удивленно приподнял бровь.

— Например?

— Если король франков умрет, его отчаянные воины останутся без полководца в незнакомой стране, — пояснил старик. — Без короля мы на нашем побережье будем иметь дело с тысячами озлобленных мародеров, и обуздать их не сможет никто.

— Понятно, — ровно, без всякого намека на то, чью сторону он принимает, произнес Саладин. — Брат мой, а что думаешь ты?

Аль-Адиль пригладил рукой бороду, с силой потянул за нее, как будто собирался сказать нечто вопреки своему желанию.

— На этот раз иудей рассуждает мудро, — к величайшему удивлению раввина, ответил аль-Адиль. — Я не питаю большой любви к франкам, но не могу заключать перемирие с трупом.

Саладин обратился к каждому из своих придворных. Кади аль-Фадиль нехотя согласился. Таки-ад-дин молча кивнул.

— Тогда вопрос решен, — констатировал Саладин. Потом вновь обратился к своему лекарю: — Маймонид, поедешь с сэром Уильямом к анжуйцу и посмотришь, что можно сделать для нашего противника.

Маймонид побледнел, но кивнул. Ослушаться приказа султана, особенно когда его темные глаза пылают, как сейчас, холодным огнем, не имело смысла, потому что было сродни самоубийству.

Уильям стал прерывисто хватать ртом воздух, словно последние несколько минут не дышал. Он явно не ожидал, что султан так легко согласится помочь.

— Ты настоящий дворянин, султан, — низко кланяясь, поблагодарил рыцарь. — Возможно, в другое время, при иных обстоятельствах я счел бы за честь назвать тебя господином.

Саладин в ответ улыбнулся, и на сей раз это была не просто вежливая улыбка.

— А я, в свою очередь, вдвойне счел бы за честь называть тебя своим вассалом, — сказал султан. — Любой человек, который рискует собственной жизнью и честью ради спасения своего господина, ступает на верный путь Пророка (мир ему!), даже если этот человек и носит клеймо неверного.

Уильям не знал, как ответить на такой комплимент, поэтому чопорно поклонился. Он вздрогнул, когда Саладин внезапно, но холодно вновь обратился к нему, на этот раз уже по-французски:

— Сэр Уильям, передай своему господину, когда он проснется.

Придворные взглянули на йеменца, но одного взгляда на суровое лицо султана было достаточно, чтобы раб понял: султан желает, чтобы эта часть беседы не достигла посторонних ушей.

— Что передать, султан? — осторожно поинтересовался Уильям, внезапно ощутив, как изменилась атмосфера.

— Передай своему Ричарду, что я не позволю ему подохнуть, как собаке, — негромко предупредил Саладин. — Но, не колеблясь ни секунды, сам убью его в честном бою, если он развяжет против меня войну.

Уильям побледнел, но кивнул, давая понять, что принял предупреждение. Саладин встал и молча покинул зал. Все взгляды устремились на только что назначенного султаном посла в лагерь франков. Маймонид, на чьи старческие плечи взвалили будущее войны, вздохнул.

— Возьми свои лекарства, раввин, — велел Таки-ад-дин. — Мы выезжаем до восхода солнца.

Мириам не признавала отказа. Она несколько часов со своей испуганной теткой изнывала от беспокойства, пока где-то далеко муэдзин не возвестил о первом луче солнца и времени утреннего намаза. Заслышав приближающийся к дому цокот копыт, девушка подбежала к окошку и выглянула на улицу — к воротам их жилища подъезжали два таинственных телохранителя-близнеца, перевернувшие их жизнь с ног на голову. Бледный, взволнованный Маймонид слез с лошади и поспешил к дому по выложенной камнем тропинке. Мириам встревожилась, заметив, что к стражам-близнецам, которые остались восседать на своих вороных жеребцах, присоединились еще несколько всадников. Один — красавец с редкой бородой, облаченный в пластинчатые доспехи, которые носят солдаты, сражающиеся с остатками крестоносной чумы. Остальные двое выглядели еще более зловеще: в черных одеждах с капюшонами, которые скрывали их лица. Кто бы ни были эти люди, Мириам хотела, чтобы они как можно скорее убрались подальше от ее семьи.