Но мне было очень неловко обсуждать с нею подобные веши. Писать – еще ничего, это уединенное занятие, общение с немой бумагой. Написанные слова я удерживал на расстоянии вытянутой руки, подальше от себя. Даже «я», писавший эти слова, был лишь росчерком пера, персонажем рассказа, это не был реальный «я», Эндрю Полмрак.

Но разговор – другое дело. Рот, формировавший слова, был моим ртом, мои голосовые связки произносили эти звуки, мой язык участвовал в акте, моя слюна. Устное слово было живым, было частью меня самого.

Но я уже слишком далеко зашел, а потому постарался быть до конца откровенным с Марией. Я отвечал на ее вопросы. Домик с башнями и Тристесса – что побуждало меня искать подобных приключений? А мой «сучёк» – Мария сказала, что эта часть не на шутку напугала ее, – был ли это еще один кошмар, кульминация всех страхов, через которые я прошел, все болезненные воспоминания, разом ополчившиеся на меня? А та женщина в номере мотеля – это описание, сказала Мария, растрогало ее: не правда ли, то был весьма позитивный опыт? Нельзя ли его приравнять к повторному рождению, новому шансу?

Она умно и проницательно ставила вопросы, и я изо всех сил старался справиться с ними. Должен признать, спустя какое-то время говорить стало легче. Настолько легче, что мне и самому захотелось кое о чем расспросить Марию. Например, о ее жизни с первым мужем. И я задал вопрос.

Мария и удивилась, и обрадовалась.

– Я все ждала, когда же ты спросишь, – сказала она. – Я так хотела рассказать тебе о нем. Вычеркнуть его из памяти было бы несправедливо. Он был хороший человек, и я думаю 6 нем каждый день.

И она пустилась с любовью рассказывать о муже, сидя рядом на диване, и я удивился тому удовольствию, с каким внимал повести об их совместной жизни. Под ее рассказ погода прояснилась, сквозь жалюзи проникли солнечные лучи, светлыми полосами расчертили ковер. Мария приникла ко мне и умолкла. Я решил, что наш разговор закончен, я расслабился, наслаждаясь тишиной и покоем. Но это было еще не все.

– Эндрю, – заговорила Мария. – А что было с фотографией твоих родителей? Почему ты разбудил меня среди ночи и стал спрашивать о ней? Почему ты так часто упоминаешь ее в своих записях? Что тебя в ней так беспокоит? Я никак не пойму.

От ее вопроса мне снова стало не по себе.

– Это была просто глупая навязчивая идея, – промямлил я.

– Объясни мне.

Мне казалось, что я не сумею, и я так и сказал.

– Пожалуйста, попытайся, – настаивала Мария.

И я попытался. Я напомнил ей о множестве совпадений, из которых состояла моя жизнь, включая появление Марии – кто бы мог подумать! – в Камберлоо. И не странно ли, что я, как и отец, изувечил руку в автомобильной аварии поблизости от Инвертэя?

– Пока писал, я еще много подобных вещей заметил, – сказал я. – Полагаю, в жизни каждого человека бывают совпадения, но всему есть предел, не так ли?

Дальше я рассказал Марии о том, как меня тревожила странная закономерность: люди и целые города – крепость Святого Иуды, Стровен – погибали, соприкоснувшись со мной. Я рассказал о том ужасе, который пережил при виде огромной, засасывающей воронки в Стровене: словно мои кошмары обернулись пророчеством. И как страшен был мой преследователь, которого я так и не увидел! Он явно желал мне зла.

– Думаю, во многом тут виноват Гарри Грин, – сказал я. – На «Камноке» он рассуждал о Вечном Круговращении и Втором Я, встреча с которым может оказаться для меня роковой. По-видимому, на меня это произвело большее впечатление, чем я сам думал: ведь мальчишкой я мог поверить или почти поверить во что угодно.

Я сказал Марии, что теперь, двадцать лет спустя, когда я писал эти строки, меня осенило, что я отождествил свой «сучёк» со Вторым Я и думал, что Второе Я в итоге нагнало меня. Оно преследовало меня во всех кошмарах. А еще точнее – всю мою жизнь.

– Я уверился, что оно за мной наблюдало с момента зачатия, уничтожая все мои шансы на счастье, – признался я Марии. – Я винил его в смертях сестры и отца, а потом – матери. Оно было источником моих кошмаров и всех несчастий в жизни.

Мария внимательно слушала.

– А что касается фотографии, – продолжал я, – я часто лежал в постели, глядя на нее и думая об этом. Я дошел до такого состояния, что поверил в существование двух Эндрю Полмраков, и тот, второй, присутствовал в час моего зачатия. Это он сделал снимок. – Как глупо это звучало. – Мне стыдно рассуждать об этом вслух. Но все казалось таким логичным, Мария. Все совпадало. Все выглядело разумно. Логика ночного кошмара.

Мария ненадолго умолкла. Потом она сказала, что у нее осталось много вопросов, но пока она даст мне передышку.

– Спасибо, – отозвался я.

– Гарри Грин был тебе добрым другом, – продолжала Мария. – Это я знаю. Но если б ты не увидел в его каюте ту книгу, «Чудовищный строй женщин», ты был бы избавлен от большинства кошмаров. И к чему он забивал маленькому мальчику голову всей этой ерундой про Иоанна Моролога?

– Гарри не хотел навредить мне, – вступился я. – Его привлекала мысль, что за обыденным скрывается некая загадка. Это совсем не похоже на мировоззрение Гордона Кактейля.

– Кактейль! – повторила она, сморщив нос, словно от скверного запаха. – Этот отвратительный человек!

Я от всей души согласился с ней.

– Впрочем, если подумать, – продолжала Мария, – теория Кактейля не так уж отличается от Моро-лога. Оба они превращают реальность в кошмар, да еще и пытаются навязать этот кошмар всем нам. И сестра Юстиция немногим лучше – взять хотя бы ее представления о любви. По-моему, одного-единственного человека любить гораздо труднее, чем всех на свете.

– Думаю, что так, – подтвердил я.

– Уж ты мне поверь, – сказала Мария, и маленькие птички в уголках ее глаз ожили. – Я это знаю. По личному опыту.

Я понял, о чем она говорит.

Но, клянусь, самое удивительное событие мне еще предстояло. Еще одно совпадение, самое серьезное, какое может произойти в книге, но не в реальной жизни. Мария присутствовала при этом и была свидетельницей.

Мы сидели на диване и как раз закончили разговор о Гарри, как вдруг кто-то постучал в дверь квартиры.

Волосы у меня встали дыбом – не знаю, почему. Я встал, подошел к двери и открыл ее так осторожно, словно ожидал увидеть по ту сторону чудовище. Чудовищем оказался человек из курьерской службы, который доставил мне письмо. Я расписался, он передал мне официального вида пакет из коричневой бумаги с моим адресом. В левом верхнем углу стояла печать пароходных линий «Купар» и почтовый штемпель Лондона (Великобритания).

Курьер ушел, а я вернулся в квартиру, тихо притворил дверь и вскрыл конверт. В нем лежало письмо и другой конверт, поменьше – воздушной почты. Письмо было написано на бланке пароходной компании «Купар».