решетке, отделявшей галерею для женщин от зала заседаний палаты общин. Чтобы их освободить, потребовалось снять решетку. Пусть ненадолго, но ненавистный символ исключения женщин из политики был устранен.

Чтобы швыряться камнями, не требовалось никаких особенных навыков и ресурсов, однако со временем активистки освоили также более замысловатые и жесткие меры борьбы, в том числе поджоги и порчу произведений искусства; разумеется, на такого рода поступки могли решиться лишь очень немногие. Попытка подрыва в 1913 году имеющего символическое значение собора Святого Павла сорвалась (под епископской кафедрой нашли крупную бомбу), однако в других церквях, в домах министров правительства и в государственных учреждениях в Ирландии, Шотландии, Уэльсе и Англии взрывные устройства все-таки сработали. В 1914 году канадка Мэри Ричардсон (1883–1961), участница Женского социально-политического союза, изрезала мясницким ножом в лондонской Национальной галерее «Венеру с зеркалом» Веласкеса. Знаменитую картину, на которой изображена обнаженная женщина со спины, незадолго до того приобрело государство. Поступок Ричардсон объяснялся тем, что днем ранее полиция арестовала главу Женского социально-политического союза Эммелин Панкхёрст. Последняя, по мнению Ричардсон, была красивее Венеры, но подвергалась насилию со стороны государства. Позднее, однако, Ричардсон объяснила: ей не нравилось, «что мужчины — посетители галереи пялились» на женскую наготу. Пресса окрестила Ричардсон «потрошительницей» (намек на прозвище знаменитого серийного убийцы, жертвами которого были только женщины).

Воинственность Женского социально-политического союза нередко провоцировала ответное насилие и приводила к вреду для здоровья самих манифестанток. Известнейший пример — гибель Эмили Уилдинг Дэвисон (1872–1913), во время дерби бросившейся с транспарантом «Право голоса — женщинам» под ноги королевской лошади. Еще одна форма насилия — принудительное кормление, применявшееся в тюрьме к суфражисткам, объявлявшим голодовку после того, как им выносили приговор по политическим мотивам. Воинствующие суфражистки, как правило, соглашались, что их выступления не должны причинять никакого вреда людям. Многие считали, что, признавая роль женщины как матери, они превосходно понимают ценность человеческой жизни и никогда ее не отнимут. В действительности же акции суфражисток порой оказывались очень опасными для окружающих. Поджоги и подрывы было трудно контролировать, а использование кислоты, которой обливали почтовые ящики, приводило даже к увечьям. Насилие было мерой действенной, однако непредсказуемой и спорной. Оно лишало женщин широкой поддержки в обществе и приводило к ужесточению репрессий. Тем не менее насилие распространялось. Поскольку британское движение сотрудничало с американским, ожесточенный характер борьбы за права, проявляющийся в том числе в битье окон и голодовках, переняли и в США.

Что касается Китая, то там в начале XX века суфражистки взяли на вооружение тактику анархистов. Китайские националисты и радикалы (в то же время, что и Касим Амин в Египте) призывали женщин «осовремениваться» ради развития страны. Среди целей значились образование, прекращение бинтования ног, в некоторых случаях избирательное право. Эти цели соответствовали просветительским представлениям о современности и естественных правах. Было ясно и то, что национальные традиции (например, конфуцианский идеал «ученой жены», на которую муж очень полагается в политике или бизнесе) воспринимались китайскими суфражистками как важный ресурс[291].

Революционная организация Тунмэнхой во главе с Сунь Ятсеном, стремившаяся покончить с империей, прямо поддерживала реформы феминистского свойства. Когда в 1912 году династия Цин пала, законодательные собрания некоторых провинций, казалось, склонялись к предоставлению женщинам избирательного права. Этому помешало образование в 1912 году (на базе Тунмэнхоя) националистической партии Гоминьдан, вследствие чего искоренение гендерного неравенства отодвинулось на второй план.

Активистки из Союза женщин Шэньчжоу за избирательное право ответили митингами и петициями с призывом к равноправию. Когда у дверей Национального собрания в Нанкине выставили охрану, женщины начали срывать заседания: они игнорировали выделенные для них места и рассаживались в зале, среди депутатов, дергали их за одежду и кричали на них. Газеты сообщали, что протестующие женщины во главе с Тан Цюньин (1871–1937) разбивали окна руками, раня себя. Тан вдохновляла связь с воинствующими анархистами из Японии (с 1904 года она находилась там в изгнании)[292]. Китайские газеты сообщали, что она нападала на предавших женщин политиков-мужчин, например на основателя партии Гоминьдан Сун Цзяожэня. Явившись в августе 1912 года на съезд Гоминьдана, Тан

направилась к месту Сун Цзяожэня и, быстро подняв руки, оцарапала ему лоб, а затем таскала Суна за бороду и колотила его по ушам своими нежными ручками. Шум был таким, что эхо слышали все[293].

Китаянки продолжали, с помощью петиций и лоббирования, добиваться избирательного права, особенно в период «Движения за новую культуру» (1920-е годы), когда в провинциях Хунань, Гуандун, Сычуань и Чжэцзян женщины приобрели равные с мужчинами гражданские права. И Гоминьдан, и Коммунистическая партия, в принципе, одобряли равенство женщин, но их соперничество привело к тому, что женщины получили избирательное право только по Конституции 1936 года. Благодаря участию во время войны в Народном политическом совете, женщины закрепили свои равные с мужчинами гражданские права. В 1949 году, после разгрома националистов, коммунисты подтвердили их.

Применяя силу, китаянки и англичанки рассчитывали привлечь к себе внимание прессы и побудить свои правительства к действиям. Об этих выступлениях стало известно во всем мире, однако другие активистки от насилия по большей части отказались. Так, бразильская феминистка Берта Луц (1894–1976) в 1918 году приветствовала участниц первого общества за предоставление женщинам избирательного права не как суфражисток,

бьющих окна на улице, а как бразильянок, понимающих, что женщина не должна жить паразитически за счет своей сексуальной привлекательности, [а должна быть] полезной, заниматься собственным образованием и образованием своих детей, чтобы быть способной исполнять те политические обязанности, которые будущее скоро на нее возложит[294].

Осторожность и дистанцирование от насилия были свойственны феминистскому и женскому движению во всем мире.

Дерзкие поступки воинствующих суфражисток облегчили накопление политического капитала остальными, «умеренными» активистками: эти невоинственные группы делали акцент на том, что они всего лишь требуют справедливости или руководствуются прагматическими соображениями. Но это вовсе не означало, что им не хватало изобретательности или что у них не было далекоидущих планов.

Пример аргентинского врача и феминистки Джульетты Лантери демонстрирует исключительное, несмотря на десятилетия неудач, упорство. Лантери, дочь итальянского иммигранта, считается первой проголосовавшей в Латинской Америке женщиной. Она воспользовалась неясностью законодательства и в 1911 году убедила чиновников позволить ей проголосовать на выборах в городской совет Буэнос-Айреса. В том же году власти ввели требование: избиратель обязан был пройти военную службу. Это неслучайное нововведение гарантированно исключило женщин из политической жизни. Лантери это не смутило, и в 1918–1930 годах она выставляла свою кандидатуру на государственную должность, а в 1929 году попыталась — безуспешно —