Конечно, можно переодеть Кантемира, можно замешать его в группу солдат, но турки хорошо знают его в лицо, а по всей линии дороги выстроены их отряды, которые внимательно просматривают солдатские ряды...

И снова выручила Петра Екатерина.

— Вы говорили, — своим певучим голосом обратилась она к Борису Петровичу Шереметеву, — что для турок нет ничего более святого, чем гарем.

Борис Петрович непонимающе взглянул на будущую царицу.

А Пётр уже уловил нить её мысли и весело усмехнулся: ай да жёнка будет, настоящая солдатская жена, сумеет помочь в самую трудную минуту. «Слабая, — думал он, — рядом с тобой умрёт, а сильная поможет выжить, выстоять».

Он молчал всё то время, пока говорила Екатерина.

— Не будут они досматривать кареты и возки с гаремом, ведь так? — спросила она.

— Да нет, не принято у них заглядывать в лица женщин, особенно если гаремные...

— Ну так пусть и Кантемир, светлейший князь, побудет немного в роли гаремной женщины, — закончила Екатерина.

— Вы вольны, — низко поклонился Кантемир, — да только не пристало мне скрываться, пусть уж лучше погибну я, но в открытом и честном бою...

— И погубишь всю армию, — сурово возразил Пётр, — из-за тебя может такая заваруха начаться, что всех перебьют, никто не уйдёт.

Кантемир покраснел. Он хотел ещё что-то сказать о низменности своего положения, но Пётр не дал ему закончить.

— Дело говорит Екатерина, — сказал он, — всю семью свою посади в гаремные возки и кареты и сам среди женщин скройся. Незаметно провезём, обманем турок, обведём их вокруг пальца.

Возмущённый и взволнованный таким поворотом событий, Кантемир промолчал. Конечно, он понимал, что своим несогласием ставит под удар всю армию, которую турки согласились отпустить с миром и даже со всем вооружением и знамёнами, но камнем преткновения стал для них Кантемир, изменивший Османской империи, и они доискивались его, чтобы снять ему голову с плеч...

— Только уж переодеваться женщиной не стану, — угрюмо произнёс Кантемир: это позорное бегство он воспринимал как личную и незаживающую обиду.

— А и не надо, — легко согласилась Екатерина. — Спрячем тебя среди наших юбок, среди всех женщин, даже усы и борода сгодятся, будем амуриться по дороге, — весело смеялась она.

— Приготовиться надобно, — опять посерьёзнел Пётр, — и ожидать чего угодно. Турок коварен и смел, по-тихому всё следует сделать, чтобы и лазутчики не поняли. Их вон сколько вокруг лагеря шныряет...

Так и договорились, что Кантемир с несколькими молдаванами ускачет в соседний лес на виду у османов, а потом тихонько вернётся в лагерь, чтобы под покровом темноты никто из турок не увидел возвращения молдавского господаря.

Сильно волновался Пётр, волновался Шереметев, напряжённо сжимал зубы сам Кантемир, но затея удалась на славу.

Передовые пикетчики разглядели высокую шапку молдавского господаря и его горностаевую мантию, в которой садился на статного скакуна Кантемир, увидели и окружение — отряд хорошо вооружённых драгун. Но пока доложили Балтаджи Мехмед-паше, отдыхавшему после утреннего намаза, — строго запрещено было тревожить его во время утреннего приёма пищи, — пока он понял, что к чему, и распорядился выслать своих янычар, чтобы окружить Кантемира и отрезать ему путь в Яссы, молдавский господарь уже вернулся в русский лагерь в русском кафтане и камзоле, с нагрудным знаком русского офицера и трёхцветным шарфом, повязанным через плечо и заканчивающимся двумя большими серебряными кистями.

Так же тихо и скрытно удалось провести его в поместительную карету Екатерины, где собралась уже большая часть её приближённых женщин.

Другие жёны офицеров разместились в возках и кибитках, закрытых со всех сторон, в таком же возке поместилась и вся семья молдавского господаря.

Медленно, неспешно двинулся в путь русский лагерь. В день проходили немногим более мили, потому что всё время приходилось быть настороже, опасаться непредвиденных вылазок со стороны османов.

Останавливались на ночлег, разводили костры, ощетинивались пушками и мушкетами, выставляли большие сторожевые посты — никто не в силах предсказать, что может случиться...

Три дня добирались только до Прута — и снова и снова опасались, охраняли лагерь, на стоянках окапывались и возводили частоколы, но этот медленный марш дал свои плоды: спустя три дня переправились со всеми обозами, каретами и возками через Прут, ещё два дня занял переход до своих пределов, и лишь тут вздохнул Пётр свободно.

Армия в целости и сохранности вышла из окружения, невредимыми остались пушки и всё вооружение, сохранились все обозы и люди.

Все пошли дальше, а Пётр посчитал уже возможным оставить армию, которой ничто не угрожало, и умчался вместе с Екатериной в Торгау — там намечалась свадьба его старшего сына, Алексея, на принцессе Вольфенбюттельской.

В последний раз грустно проводила Мария взглядом высокую фигуру Петра, вместе с Екатериной садившегося в крытый потрёпанный возок, в последний раз увидела, как окружил возок царя отряд конных драгун и поднялась пыль на дороге, — и растаяли в летнем мареве и возок, и Пётр, и его будущая жена, пока что невеста, Екатерина.

Мария и сама не понимала, почему так сжалось её сердце, почему так больно и страшно было от поднявшейся пыли, от удаляющегося возка, от гарцующих драгун. Она прижала рукой своё маленькое сердечко, слёзы было выступили на её глазах, но Мария сказала себе, что отныне она старшая в семье, что мать её плоховата, что ей одной предстоит и поднимать детей, и следить за порядком в доме, и самой обустраиваться на новом месте.

Ей шёл всего тринадцатый год, а она уже чувствовала себя очень взрослой, потому что прошла и через страх, и через ужасы войны, и через детскую ещё, но такую больную любовь...

Безуспешно рыскали по окружавшим османский лагерь лесам янычары Балтаджи. Хватали всех, кто попадался на пути, врывались в крестьянские избы и боярские палаты, утаскивали с собой женщин и девочек, крепких крестьянских парней и дюжих мужиков.

Янычары уже и забыли о цели своей вылазки — найти и привести к Балтаджи изменника Кантемира, их увлекала сама лёгкая добыча.

Почти неделю гонялись они за Кантемиром, уходя всё дальше и дальше на землю молдавскую.

И только через неделю они поняли, что не найти им молдавского господаря, не принести его голову великому визирю, и покорно вернулись, ожидая самого страшного наказания.

Балтаджи уже и сам осознал, что русские обвели его вокруг пальца, что, несмотря на все договорённости и слова, они сумели вывезти Кантемира в русские пределы.

Впрочем, крохотная надежда на то, что Кантемир мог уйти и в Польшу или в Венгрию, всё ещё оставалась у великого визиря.

Нигде не нашли и семью Кантемира, нигде не было его четверых сыновей и двух дочерей.