в указанных городах свои промыслы.

Бояре недовольно зашумели ещё громче. Санька повернулся к ним и сказал:

— Тихо!

Но его не послушались. Тогда он направил внутреннюю силу себе в горло и повторил почти шёпотом, отделяя слово от слова:

— Тихо, товарищи бояре!

Его голос наполнились такой силой, что каждый звук бил в живот, как кувалда. После звука «р-р-ре» наступила звенящая тишина.

— Дайте поговорить царю, — сказал он обычным голосом.

— Тебе есть, что сказать? — спросил он посла.

Микаэль был в том возрасте, когда мог судить о многом не только по полученным знаниям, но и по богатому жизненному опыту. То, чему он был свидетелем сейчас, выпадало из его знаний и представлений о Московии, или, как её называли на западе, «Сарматии». Почему-то русы не любили это древнее название своей земли и предпочитали называть её Русссия.

То, что он почувствовал своим телом после слов этого дикого царя, лучше всего доказывало, что здесь используют практики владения речевыми вибрациями на очень высоком уровне. Он и сам бы не смог раскачать такое помещение лучше. В университете их учили доносить свои слова в любой аудитории, используя не только внутренние резонаторы тела, но и акустические особенности аудитории. И Микаэлю было с кем сравнить! Стоило признать, что этот царь вибрациями владел мастерски. Да и то, что он в нескольких словах изложил суть интересующих его вопросов, говорило о его большом уме.

Однако, Микаэль мысленно усмехнулся, прямота не самое сильное оружие. Не всегда прямой путь быстрее ведёт к цели. Хитрость — высшая степень ума, никогда не была оружием русов.

Шведский посол говорил долго, перемежая слова паузами, повышая и понижая тембр, усиливая и ослабляя напор. Важно было не то, что он говорил, а то, как он говорил. Был важен не смысл, а образы, возникающие сейчас, и эмоции, которые останутся после сказанного.

Санька сразу понял, что его охмуряют и отключился. Ещё в своей молодости он разработал тактику общения с цыганами. Их или сразу надо было посылать в эротическое путешествие в самой грубой форме, либо, если не успел, начинать думать о чём-то плохом, например о нелюбимом преподавателе. И бежать-бежать-бежать…

Здесь бежать было некуда, кроме тонкого мира, где можно было отключить и слух, и зрение, да и улететь куда-нибудь далеко, и Санька нырнул в подпространство.

Царь был слеп и это не давало Микаэлю возможности визуального контроля начала вхождения собеседника в транс, но по своему опыту он понимал, что «клиент созрел» и пора было переходить к включению тех установок, которые они внушили ему с Гансом Ольденбургом в крепости Оскар. Блоки ставил Ганс, но замки к блокам ставил сам епископ, так как присутствовал при этом. Он создавал звуковую картину, и, естественно, знал ключи.

Неожиданно для себя Санька почувствовал потребность сказать, что он со всеми словами посла согласен. И не просто согласен, но и потребовать записать это согласие на бумагу и, скрепив печатью, отдать её послу. Но ведь он ничего, сказанное послом, не слышал!

«Вот, суки!» — подумал Санька. — «Они что-то со мной сделали там, в плену. Вводили в транс? Значит и этот епископ там был. Но голоса его я не помню, а значит раньше не слышал».

Александр окинул внутренним взглядом дьяка и Адашева, и увидел на их лицах испуг и удивление.

«О чём же он говорил? Надо было слушать. Или не надо было слушать? Вдруг тогда желание исполнить его волю было бы сильнее? Ничего, у Адашева спрошу… Да и писец пишет…»

— Так, что передать мой король? — спросил посол шведский, и Санька от ощущения «дежавю» улыбнулся.

— Передай твой король наш пламенный привет.

Александр увидел на лице посла испуг. Не то он ожидал услышать. Должно было прозвучать контрольное слово «хорошо». Тогда в замке всё шло, как по маслу. Они с Гансом лепили из этого принца всё, что хотели. Он выполнял все их команды. Потому и отпустили. Иначе не было бы смысла отпускать. Неужели он их обыграл? Тогда он должен помнить… Епископа Агриколу прошиб пот.

— Такие вещи с кондачка не решаются. Мы посоветуемся с товарищами… Зайдите на недельке.

Увидев на лице посла пот Санька понял, что тот чего-то вдруг сильно испугался. И Санька заглянул послу в глаза. Но не изнутри, а снаружи. Просто приблизил свой взор и поник им через зрачки. И ничего не произошло, только Санька вдруг увидел внутренний мир Агриколы. Его ноосферу.

Санька помнил свою и ему было с чем сравнить. Космос раскинулся перед ним и за ним и потёк в него. Александр помнил, как использовать космос для получения знаний и послал запрос, представив себя и Агриколу. И получил ответ в виде изображения себя и какого-то… магистра… Да! Это был именно тот магистр, который разговаривал с ним, но сейчас он говорил, какие-то непонятные слова. Непонятные до этого мгновения. Сейчас они вдруг стали понятны.

— Вы подчиняетесь только мне и тому, кто произнесёт этот звук.

Откуда-то изнутри прозвучали звуки, похожие на щёлканье и клёкот птицы, и Санька понял, что их «произнёс» Агрикола. Мелькнуло и погасло понимание, что это ключи к его голове. Вернее, к той программе, что заложил в него магистр.

Санька вышел из глаз посла.

— Мы с вами ещё увидимся, уважаемый гражданин посол. Вас хорошо принимают?

— Очень хорошо, ваше величество!

— Я рад. Завтра мы с вами вместе осмотрим нашу столицу. А пока ступайте, уважаемый Микаэль. Завтра мы продолжим с вами нашу беседу.

Агрикола попятился и вышел из приёмных покоев.

— Прочитай, Алексей Фёдорович, что он мне говорил? — попросил Санька.

Адашев взял написанное и зачитал. Санька хмыкнул.

— Ишь, что удумали! Кемь им отдать?!

— А ты, государь, что, не слышал, что он говорил? — слегка взволнованно спросил Адашев.

— Я что-то приснул немного. Всю ночь молился.

— На сухарях и на воде седьмицу цельную… Не каждый узник вытерпит. Значит, ты не слышал, как он соловьём щёлкал? Вдруг ни с того, ни с сего… Говорит: «У вас в России соловьи хорошо поют», и как защёлкает! Только, какой же это соловей?

— Почему тут не прописано? Про соловья? И про щелчки! Писцу вставь пистон! Пусть всё пишет. Не успевает, двоих посади. А то… Сдаётся мне, что он колдун…

— Кто? Писец?

— Этот… Посол… На что он рассчитывал, что я ему Кемску волость отдам? Хрен ему, а не Кемь!

— Давно просят… Каждый посол о том говорит. Но так, как этот… Точно, колдун!

— Мы таких колдунов…

— Так может, это, на кол его, или на Соловки?