Теперь Морав-Хорт имел законное право владеть боевым драккаром, а также содержать личный скипрейд (это понятие означало не только кормчего корабля, но и военачальника, командующего дружиной из сорока человек). Конечно, этот высокий титул не был наследственным и присваивался только за собственные заслуги и преданность своему народу, но для Морава и этого было вполне достаточно. Он словно обрел крылья, став вровень с другими военачальниками русов.

Основная часть орды была уничтожена, много корсов попало в плен, и лишь единицы добрались до своей Куронии, потому что на них охотились в лесах, как на диких зверей, возвратившиеся из походов и купеческих поездок дружинники городища. Они подоспели, что называется, на разбор шапок, к вечеру, когда защитники тверди и отряд Рёрика добивал основное ядро ватаги корсов – панцирников, которые стояли насмерть. Уж в чем-чем, а в мужестве лучшим воинам Куронии отказать было нельзя.

О Мораве уже начали складывать сказания, где было больше выдумки, нежели правды. Теперь ни для кого не являлось секретом, что он хоробрый, и многие догадывались, в каких местах он скитался три года. Звание хороброго считалось более высоким, нежели витязь, хотя бы потому, что вторых среди русов было немало, а вот первых – единицы.

Защитники тверди убедились в том, что Морав-Хорт и впрямь хоробрый, наблюдая за тем, что он творил на поле боя. И если поначалу все его приветствовали как героя, то спустя несколько дней начали смотреть на молодого воина со страхом, смешанным с обожанием. Морав-Хорт одновременно был и надёжой тверди, и страшилищем, о котором лучше говорить шепотом, притом в домашнем кругу, чтобы не навлечь на себя темные силы.

Однако никто не знал, чего стоил Мораву его подвиг. Вернувшись в жилище волхва, он упал без чувств и лежал как мертвый. Сказалось огромное напряжение всех сил – как физических, так и душевных. Долго находиться между Явью и Навью невозможно, тем более – впервые. А Морав-Хорт выдержал первый свой настоящий бой, который не шел ни в какое сравнение с поединками в тверди волкодлаков.

Рогволд сразу понял, в чем дело, и всю ночь провел, не смыкая глаз, возле постели юноши, отпаивая его бодрящими настоями и отварами, которые приходилось вливать в горло силой, а также творя молитвы и заклинания и обращаясь за помощью к Велесу, покровителю Хорта. Неизвестно, что именно помогло – древняя волшба или милость богов, – но утром юноша поднялся, как обычно, бодрым, но сильно проголодавшимся, будто он не ел два-три дня вовсе. Поэтому Морав буквально сметал со стола все, что ставил волхв.

Рогволд лишь посмеивался, наблюдая, с каким аппетитом он уминает копченый кабаний окорок, вяленую оленину и огромного лакса, запеченного на вертеле. Чтобы приготовить юноше завтрак, достойный победителя, волхв обратился к соседям, потому как его запасы были мизерными, да и ел он в основном разные каши, лесные орехи, грибы, рыбу и постное мясо косули. Зная, для кого предназначались продукты, соседи притащили гору еды и бочонок выдержанной сурицы.

После завтрака Морав немного подремал – оказывается, чересчур сытная еда тоже утомляет, – а проснувшись, попал в оборот к Рогволду. Сначала он отмыл юношу дочиста с помощью мелко просеянной березовой золы и мыльного корня, а затем долго мял его тело, после чего начал умащивать быстро впитывающимся жиром, в который были добавлены соки некоторых растений, добавляющие сил. Когда Морав поднялся со своего ложа, то ему показалось, будто кровь в его жилах забурлила, а от недавней немощи не осталось и следа…

Морав-Хорт вспоминал об этих событиях, скорбно наблюдая за похоронной церемонией вождя Яролада. Это случилось на десятый день после кончины. До церемонии тело Яролада лежало в краде – огненном кругу, где должно было произойти его сожжение, чтобы дух вождя на крыльях Огнебога-Семаргла вознесся в Ирий. Для крады вырыли глубокий, узкий ров, устроили плетеную ограду из тонких стволов лесного орешника, обложили сухим духмяным сеном, опустили в яму тело вождя, предварительно умащенное разными мазями, которые должны были сохранить его от порчи, накрыли ее крышкой и засыпали землей.

Пока тело усопшего Яролад лежало в краде, жители городища собирали деньги и ценности на похороны. Для вождя отдавали последнее – его уважали как отважного воина и мудрого правителя. Собранные средства разделили на три части: треть осталась для семьи, другая треть пошла на одежду, в которой он войдет в Ирий (а она должна быть богатой, под стать его положению), а на остальные деньги закупили все необходимое для приготовления ритуальной сурицы. Она несколько отличалась от обычной, и для тризны по усопшему ее требовалось очень много. В эту сурицу добавляли заморские плоды, благодаря чему она была гораздо хмельнее той, которую пили на пирах.

После этого начали подыскивать девушку, которая согласилась бы стать «женой» вождю, чтобы сопровождать его во время путешествия в далекий Ирий. В древности вместе с усопшим укладывали в краду его законную супругу, но с течением лет этот обычай несколько изменился, и теперь место жены обычно занимала невольница из робичичей. Конечно же, долго искать спутницу вождя в загробный мир не пришлось; для этого «путешествия» выбрали юную красивую невольницу, которую привезли с собой вернувшиеся с торгов купцы.

Девушка не знала, какая судьба ей уготована, поэтому радовалась, что ее одели в красивые одежды, нацепили, куда только можно, дорогие украшения, кормили и поили сытно и не нагружали никакой работой. Невольница была из племени ливов, языка русов она не знала, поэтому никто не мог рассказать девушке, что ей предстоит. К тому же ее опаивали дурманящим напитком, который вызывал безразличие к своей судьбе, беспричинную радость и покорность.

На десятый день к берегу подогнали лучшую лодью, волоком подтащили ее к краде, подняли на специальный помост и установили на подпорки из белого тополя и березы. Волхвы начали читать заупокойные молитвы, сменяя друг друга, и длилось это действо довольно долго. Потом на лодью принесли широкую скамью с подголовком, покрыли ее дорогими тканями и подушками из византийской парчи, достали тело Яролада из ямы, облачили его в новые шаровары, сапоги, рубаху, кафтан парчовый с золотыми пуговицами, надели на голову шапку из меха соболя и посадили на скамью, обложив подушками.

После этого над телом соорудили шатер и начали бросать в лодью хлебцы, лук, орехи, кабаньи окорока, вяленое лосиное мясо, сухую рыбу, а в конце положили туда же небольшой бочонок ритуальной сурицы. Кроме того, зарезали пса, двух лошадей, быка и все это присоединили к продуктам, которые должны были стать жертвой богам. Затем в шатер положили оружие вождя, его панцирь и щит. Ведь такого знатного воина, как Яролад, боги несомненно примут в свою дружину.

После полудня к лодье привели девушку. Она отрубила голову черно-красному петуху и бросила его в лодью. Петух был провозвестником конца мира, когда он должен был своим криком разбудить героев на последний бой. Петух был главной жертвой; он устанавливал связь с загробным миром, чтобы обеспечить воскрешение вождя в Ирии.

По окончании жертвоприношения четверо дружинников сцепили руки в виде мостка, на который встала девушка. Они три раза поднимали ее вверх, и девушка, которая перестала вообще что-либо соображать, не очень связно выкрикивать что-то на своем языке, обращаясь к кому-то невидимому.