Но в Юнгас сохранилось и еще кое-что из древнего наследия инков. Регион играл важнейшую роль в легальном производстве коки в Боливии. Основной ингредиент – кокаин и краеугольный камень андийской культуры – листья коки стали настоящим символом столкновения древней и современной цивилизаций, коренных традиций и западного влияния.

На полпути вниз по склону мы остановились у полицейского контрольного пункта. Собаки, натасканные отыскивать наркотики, обнюхивали шеренгу грузовиков, которая выстроилась перед нами. Пока мы ждали своей очереди, я разговорилась с лейтенантом, начальником станции. Дорога, которую мы выбрали, пояснил он, была единственным прямым маршрутом из Ла-Паса к бразильской границе, что делало ее важнейшей артерией боливийского наркотрафика. По пути из одного ее конца в другой пакет сырого кокаина дорожал в восемь раз.

Лейтенант разрешил мне залезть в кузов одного из десятиколесных грузовиков, который как раз осматривали. Солдаты накинулись на груз, как крысы, вскрывая картонные коробки и ощупывая их содержимое на предмет нелегального товара. Они срывали этикетки с банок и изучали запечатанные пробки. Осторожно протыкали бруски сливочного масла и растирали жирный осадок между пальцев, пробовали муку из каждого мешка – а они занимали всю стену.

Их тщательность и явная преданность своему делу удивили меня. По производству кокаина Боливия отставала лишь от Колумбии и Перу, а на счету местного Управления по борьбе с наркотиками было немного успешных операций. И все же эти солдаты торчали в открытых кузовах под постоянным дождем, систематически проверяя сотни коробок, и я не слышала от них ни одной жалобы. Закончив досмотр, они столь же аккуратно заклеивали прорези и запечатывали все вскрытые упаковки.

Лейтенант выслушал мои вопросы с тем же терпением, с каким его люди просматривали грузы. Да, основным предметом поиска был кокаин, но они также не упускали из виду ингредиенты, нужные для обработки листьев, – от цемента до моющих средств. На этой дороге даже канистра бензина в пять галлонов должна была сопровождаться официальной документацией. Сегодня утром у одного пассажира в автобусе конфисковали семьдесят пять литров скипидара. Десять дней назад нашли двадцать два килограмма кокаина; они были спрятаны в гладильных досках.

Тщательность обыска зависела от того, откуда ехал грузовик, куда направлялся и какой груз вез. Тот, в котором мы сейчас стояли, двигался к бразильской границе и потому подвергался доскональной инспекции. Хотя собаки, несомненно, были полезны, они все же быстро уставали и могли работать лишь по пятнадцать минут. А в основном полицейские полагались на простой карманный набор инструментов – маленькие шила для протыкания контейнеров, плоскогубцы, открывалки. И чутье. Лейтенант потянулся и не колеблясь проверил запаску, выпустив из нее немного воздуха.

– Что, если вы поймаете кого-нибудь, кто везет кокаин?

– Всякое бывает, – ответил инспектор. – Чаще всего это простые бедные фермеры, которым заплатили за то, чтобы они провезли ящик с персиками в своей машине. Мы просим их сотрудничать с нами, чтобы поймать тех, кто действительно несет ответственность.

Он верил в то, что делает, и гордился работой своих людей. Совсем недавно его перевели из джунглей Чапаре, где он возглавлял патруль по уничтожению кокаиновых лабораторий, процветавших среди нелегальных плантаций коки в тропическом лесу Восточной Боливии.

Кокаиновые лаборатории.

– А не могли бы мы, – спросила я, – пойти в рейд с одним из таких патрулей?

– Это нужно обсудить с главой спецподразделения по борьбе с наркотрафиком, – ответил он. – Его зовут генерал Перес. Штаб-квартира в Ла-Пасе.

Я записала адрес.

Чак не слишком обрадовался, когда я сообщила ему о неожиданно представившейся возможности. А Джон – и того меньше. Я бережно спрятала бумажку в паспорт, и мы вернулись в наш джип.

Небо окрасилось в сияюще-голубой цвет, солнышко грело, на склоне горы блестели водопады с острыми струйками-иглами, заполнявшие промежутки в почти сплошном темно-зеленом покрове. Безуспешно пытаясь почистить грязное стекло арендованного джипа, я вспомнила, как здорово было ехать на крыше поезда в Эквадоре. Стекло чище не стало, и я попросила водителя остановиться на следующем повороте и подняла вверх большой палец. Притормозил первый же грузовик; добродушный водитель предложил подвезти нас на крыше. Джип поехал за нами следом.

Дорога была грузовику точно по размеру, словно хирургическая перчатка. Обочин не было, лишь несколько сот футов абсолютной пустоты. Иногда я бросала камушек вниз и успевала сосчитать до пяти, прежде чем он падал на землю.

Водитель дал задний ход, чтобы пропустить нагруженный фруктами грузовик. В благодарность нам бросили трехфунтовую папайю, которая тут же стала обедом.

Мы проезжали под водопадами, каскадом стекающими с утесов, и мимо бромелиад с блестящими красными цветками, растущих на мшистых горных склонах.

Мы медленно по спиральной дороге спустились в Юнгас, чело Амазонки, – зеленые буйные заросли в заплатках возделанных полей коки. У подножия горы дорога стала солиднее – шире, ровнее, спокойнее.

Мы слезли с нашего насеста на крыше грузовика и неохотно вернулись к своему водителю, в его грязный джип. Водителя звали дон Рене. Ему было семьдесят лет. У него была лысина, окруженная подковой густых седых волос, и резкая манера разговора, подразумевавшая, что он не мог – или не хотел – слушать ничье мнение, кроме своего собственного.

За ужином он рассказал нам о своих бывших клиентах – двух туристках из Швеции, которые не послушались его совета и вышли прогуляться; им пришлось прошагать пять утомительных миль до поворота, где он их поджидал. О фотографах, опоздавших на встречу в условленном месте, после чего им пришлось добираться домой самостоятельно. Он громко смеялся над собственными шутками, однако его жесткий юмор – мол, гринго всегда остаются в дураках – оставил меня равнодушной.

Наутро мы встали рано, чтобы помочь крестьянам из соседней деревни в сборе урожая коки. Им принадлежали легальные плантации, что было большой редкостью. На каждый кустик имелись документы и разрешение властей. Бумажная волокита обходилась недешево, как признался глава семьи, поэтому у них было всего два маленьких поля. Он пробовал сажать апельсиновые деревья и кофе, но ни одна культура не была столь выносливой, легкой в уходе и устойчивой к болезням, как кока. Его уровень жизни значительно ухудшился с тех пор, как по совету американцев в стране ввели программу по уничтожению кокаиновых плантаций.

– Зачем вы это делаете? – спросил он, когда мы разговорились, согнувшись над кустом и обрывая листики, похожие на чайные.

Его морщинистые узловатые пальцы мелькали перед глазами, оставляя после себя чистые стебли и ссыпая листья в пухлый карман передника. Мои же кустики выглядели клочковатыми, ощипанными кое-как, словно мимо только что пронесся маленький, но мощный ураган.

– До того как иностранцы начали делать кокаин, мы жили – не тужили. А теперь они обвиняют нас в том, что сами натворили, и пытаются отнять у нас листья коки, которые были частью нашей культуры с тех пор, как… – Он замолк и пожал плечами. – С самого начала времен.