— При чем тут эти пятнышки? Она по-настоящему плачет.

— Де?! — Нюма шагнул к собачке и обхватил руками ее мордочку. — Смотри! И вправду, плачет…

«Ну, Нюмка, ну, старый болван! — в свое оправдание тявкнула Точка, моргая рыжими ресничками. — Эго же с мороза глаза слезятся, не понимаешь?!» Вытянув мордочку из ладоней Нюмы, Точка спрыгнула с коленей хозяйки квартиры и побежала обнюхивать углы гостиной…

Сеид, не прерывая рассказа, принялся стаскивать с плеч прошитый ромбами просторный пуховик. Покашливая от морозного воздуха, он рассказывал, как днем приехали на Сытный рынок какие-то парни, явные бандюганы. Вынесли из машины собачку. Безо всяких слов перенесли в чайную. Привязали поводок к столику. И так же молча уехали…

— Этот тоже был с ними? Толян? — спросил Нюма.

— Не знаю, — Сеид передал пуховик Лауре. — Я не видел. Мне чайханщик рассказал… Еще они просили чайханщика передать привет какому-то Станиславу Алексеевичу…

Сеид вопросительно взглянул на Нюму. Тот озадаченно пожал плечами и посмотрел на Самвела. Впрочем, откуда Самвелу, приезжему человеку, знать какого-то Станислава Алексеевича, вроде бы, совсем неоткуда.

— Слушай, Нюма, может, твоя дочка что-то провернула? — осенило Самвела. — Все же, около власти крутится…

Честно говоря, и у Нюмы мелькнула такая мысль. Но что-то не верилось. Уж слишком взъярилась тогда Фирка. Будто отец виноват в том, что жилконтора волынила с нужными документами. Что он больше думает о своей паскудной собачонке, чем о судьбе дочери. Они же когда разругались, что Нюма, даже хотел вызвать «скорую» после ее ухода…

— Давайте кушать, — вмешалась Лаура, — у меня суп-лапша. И котлеты с пюре. Сеид, мой руки. Собачке тоже дам.

Точка, умница, пытливо взглянула на Лауру и побежала следом, увернувшись от протянутых к ней рук Нюмы.

«Что ты, Нюмка, на самом деле?! — бросила она косой взгляд на хозяина. — Тут серьезное предложение, а ты лезешь со своими нежностями». Одобрительно помахивая хвостиком, Точка зацокала коготками о паркет по дороге на кухню.

По предложению хозяйки, Нюма и сама Евгения Фоминична расположились во главе стола, Самвел и Сеид сели напротив друг друга, а дальний край заняла Лаура, ей было удобнее, ближе к кухне…. Точке поставили миску у стены, в поле зрения Нюмы. Да и Самвел мог поглядывать без помех на собачку. Судя по всему, Лаура так подкормила ее на кухне, что косточка, торчащая из миски, Точку не очень сейчас привлекала. Однако из уважения к косточке собачка разлеглась у миски и, положив голову на вытянутые лапки, поглядывала на людей в полусонной истоме.

Все, что произошло с ней сегодня, казалось каким-то сном. Не всякая, даже взрослая, собака перенесла бы спокойно подобное… Нельзя сказать, что после истории на Сытном рынке у нее наступила собачья жизнь, похожая на ту, что была под настилом у пивной точки на Бармалеевой. Наоборот! Тот грубый мужчина, которого звали Толян, обращался с ней довольно прилично. А его толстозадый сынишка вообще души не чаял в Точке. И гулял с ней, и кормил, и даже спал… Постепенно образы чудаков, Нюмы и Самвела — с их постоянной гречневой кашей с запахом тушенки, — выветрились и я памяти, когда в миску шмякался приличный шмат вкуснятины, с непременным куском мяса. В конце концов, к хорошему привыкаешь быстро.

Все бы так и продолжалось, если бы сегодня утром к Толяну не пришли два прилично одетых господина. Из тех, кого и облаять на улице риск. Был случай, у Московского вокзала. Слишком понимающий о себе пес облаял за что-то такого господина. И тот, не долго думая, достал пистоль и грохнул скандалиста. Средь бела дня. Даже газеты писали, какие, мол, нынче нервные люди… Словом, те двое поговорили о чем-то с Толяном и ушли. А Толян и его приятели сели в автомобиль, усадили между собой Точку и привезли, как знаменитую Маргарет Тэтчер, на Сытный рынок. По дороге кто-то из друзей Толяна выразил желание набить морду чайханщику и второму «черножопому» за доносительство.

Но Толян не разрешил, сказал, что связываться с людьми Станислава Алексеевича не время. Надо сделать вид, что ничего не случилось. Со Станиславом Алексеевичем, с его бензиновым бизнесом, нефтеналивным причалом и прочим, включая связи с «волосатыми руками» во власти, устраивать базар из-за собачки, даже такой смышленой, как Точка, будет себе дороже. Взорвут Сытный рынок, со всеми их «крышоваными» лохами, и глазом не моргнут. И скупку на Разночинной прихватят…

Да, денек лихой сложился. Сейчас бы поспать в теплой тишине, так нет, люди за столом что-то громко обсуждали. Правда, не сразу. Евгения Фоминична произнесла тост за Рождество, за грядущий Новый, девяносто третий год, до которого осталась неделя…

— Не торопись Женя, — поправил Нюма. — Каждый день теперь на счету.

Все согласились. Чокнулись. Выпили водки и закусили отварной картошкой с селедкой.

Точка, не открывая глаз, скукожила кончик носа. Она не выносила запаха водки. Как-то этот дебил Толян решил пошутить и насильно влил ей в горло ложечку водки. Точка забилась под кровать и сидела там, чихая и кашляя. Все семейство всполошилось. Молоком отпаивали собачку… А если говорить начистоту, однажды Точка попробовала и коньяк. Пятно на полу вылизала…

Точка открыла глаза и, приподняв голову, посмотрела на стол. Нет, коньяком не пахло, только водкой. Зевнув, Точка вновь уложила голову на вытянутые лапы. А в голову полезли разные мысли. Вспомнила сынишку Толяна, толстозадого второклассника, тот частенько выгуливал ее после занятий. Прикармливал припрятанным школьным завтраком. Он был добрым мальчиком и нередко отпускал Точку гулять без поводка вдоль лужи, рядом с зоопарком. Под вой голодного зверья, чей рацион без совести урезали служители. А еще — ловили кошек и собак и скармливали хищникам. Это показывали по телевизору, в передаче «600 секунд»… Но однажды… Точка хорошо запомнила ту историю. В зарослях осоки, что лепилась к берегам Кронверкской лужи, она повстречала старого знакомого, черного пса. С ошейником. Того самого, что когда-то спас ее от разъяренных собак у пивной точки на Бармалеевой. Пес совсем не изменился, только очень уж отощал. И пес признал Точку. Разговорились. Точка хотела узнать судьбу тех шавок, которые как-то облаяли ее на Большом проспекте, у мясного ларя. Но пес был неразговорчив, пока не обнюхал Точку. Потом поскучнел, черные его глаза поплыли. И безо всякого предупреждения залез на нее, целиком подавив своим хоть и тощим, но тяжелым телом. Сперва Точка решила, что это какая-то особая ласковая игра. Она даже повернула мордочку, желая лизнуть своего старого приятеля. И почувствовала резкую боль. В страхе попыталась вырваться, но пес, дрожа и дергаясь всем телом, крепко держал ее передними лапами, прикусив ухо. Вскоре боль утихла и наступило блаженное состояние, сравнимое со вкусом сладковатой говяжьей печенки, что иногда ей перепадала со стола семейства Толяна… Пес ослабил объятия, слез с Точки, посапывая, опустил нос к земле и, обежав собачку кругом, сиганул в заросли осоки. Даже как-то обидно, хотя бы пролаял на прощанье. Да и Точка, признаться, не долго его помнила. Побежала навстречу тревожному зову маленького хозяина…