Этот момент настал значительно быстрее, чем они надеялись. Два десятка людей Людвига остались лежать в воротах замка вместе с примерно таким же количеством трупов врагов. Оставшихся в живых медленно, но верно выжимали назад. Через несколько коротких минут их осталось не больше двух дюжин, стоящих на мосту и отбивающих яростные атаки. В давке главным оружием стали ножи и локти. Люди пинались, толкали друг друга, падающие оказывались мгновенно затоптанными. Положение усугублялось брошенными лошадьми, которые обезумели от запаха крови и становились на дыбы, спрыгивали с моста в неглубокий ров, ломая ноги.

Когда Людвиг оказался в первом ряду, в его отряде оставалось меньше двух десятков воинов. Их оттеснили слишком далеко, чтобы они смогли не допустить закрытия створок, но этому помешало другое – возникшая в проеме груда из полусотни мертвых тел.

Людвиг знал, что свое дело они сделали. Что бы то ни было, но быстро растащить такое количество мертвецов защитники замка не успевали. Тем более что почти никто даже не начал этим заниматься. Пока что только десяток людей пытались судорожно закрыть ворота, бездумно толкая створки, которые все больше заклинивались грудой трупов. А позади уже были слышны рожки бегущих на выручку пехотинцев. Слышны достаточно близко, давая надежду на успех их отчаянной вылазки.

Рядом с Людвигом упал один из его людей, до этого все время прикрывавший его, и через мгновение в бок эрла, в стык между пластинами легкой брони, вонзился нож. В том состоянии, в котором сейчас находился, он едва заметил этот удар, перерезая горло следующему нападавшему. Бросив мимолетный взгляд на торчащую из щели доспехов рукоять ножа, эрл шагнул вперед.

Как будто испугавшись его неожиданной атаки, враги начали отступать. На другой стороне моста появились первые пехотинцы, на ходу выхватывающие мечи и устремляющиеся к полуоткрытым створкам ворот. Из группы кавалеристов, которых Людвиг повел на удержание моста, в живых осталось не больше десятка. Они посторонились, пропуская вперед волну пехотинцев, и эрл оказался единственным на острие удара. Единственным из оставшихся, чья битва еще не была завершена.

Безжалостно ударив в спину отступающему, слишком опрометчиво отвернувшемуся от него, он двинулся в сторону ворот. Люди Сладжа пытались организовать оборону прямо за ними, во внутреннем дворе, но встречная атака застала их врасплох. До последнего момента защитники замка надеялись, что им удастся закрыть ворота. Многие до сих пор находились на стенах, многие только отступали с моста, затягивая в сети паники находившихся во внутреннем дворе.

Позади, из-за домов, вышла еще одна колонна королевских пехотинцев, отстающая от тех, кто вбежал на мост, не более чем на минуту. Так и не организованная до конца защита у ворот дрогнула. Первым в гущу схватки ворвался Людвиг, снес щит ближайшего противника и прыгнул на него, ударив ножом в шею.

В тот же момент он получил еще один страшный удар сбоку, от которого его спасла только пластина брони на плече. Молча развернувшись в сторону атаковавшего, он ударил в ответ, достав незащищенное место под слишком высоко поднятой для замаха рукой врага.

На короткие мгновения эрл остался один в гуще врагов. Второй нож вонзился сзади, под лопатку, совсем немного ниже сердца, но даже это не остановила эрла. Покачнувшись, он повернулся, увидев побелевшие от ужаса глаза нападавшего. Людвиг замахнулся, чтобы нанести еще один удар, но в это мгновение первая волна королевских пехотинцев достигла ворот, моментально снеся всех оборонявшихся и выдавливая их во внутренний двор замка.

Большинство врагов побежало. Однако Людвиг оказался быстрее отступающих и одним из первых ворвался в так и не закрытые двери цитадели.

Зал цитадели был роскошен. Сладж, втайне ото всех водрузивший на себя корону Акренора, перестроил его наподобие тронного зала, переплюнув по богатству убранства даже настоящий тронный зал в столице. Вдоль тяжелых каменных колонн, задрапированных синим шелком, до самого трона был растянут ковер с длинным ворсом, глушащий звук шагов.

Как только Людвиг вступил на коричневый ворс ковра и двинулся в сторону пустого трона, из-за колонн выступили трое охранников самозваного короля.

К лязгу мечей, доносящемуся со двора, добавились топот и крики на лестнице. Пехота сражалась уже внутри цитадели, лишь ненамного отставая от эрла. Людвиг на короткий миг задержался, как будто решая, вступать ли в поединок с тремя телохранителями в одиночку или дождаться подкрепления. Но в этот момент из-за колонны выступил его враг, эрл Сладж Лотан вон Менкер.

У ярости есть странное свойство влиять на зрение. Воин смотрит на своего врага как на любовницу после сладострастных утех в постели. Окружающий мир для него исчезает, все мироздание сужается до партнера, его лица, его шеи, его рук. Он видит легкое дрожание губ, таящих невысказанные слова. Видит биение жилки, вырывающейся из плена кожи на шее в такт с ударами сердца. Видит, как сужаются зрачки, когда на них попадает поток света, льющийся из окна.

Воин влюблен в своего врага – ведь чем это отличается от влюбленности, когда не думаешь больше ни о ком, кроме единственного человека на свете? Его глаза видят только стоящего перед ним, улавливают малейшие изменения в чертах лица, неясные, несформировавшиеся жесты, которые никогда не будут сделаны. Но каждый такой зарождающийся жест говорит воину о многом.

Сердце бьется с силой, наполняющей мышцы невиданной мощью от прилива крови. Кровь начинает литься из ран, подталкиваемая сходящим с ума пульсом. Она начинает сочиться даже из старых, плохо заживших шрамов. Но ничего этого воин не замечает, сосредоточенный на своем враге, на своей ярости, на своей мести.

В таком состоянии он на миг уподобляется богу. Становится бессмертным, несокрушимым, всесильным символом ярости. Таким, остановить которого невозможно. Таким, остановить которого может только смерть врага.

Движения, краски и звуки внешнего мира исчезают, становятся ненужными декорациями в завершающейся драме. Только лицо врага, только меч в руке, только несколько шагов, которые нужно успеть пройти до последней цели.

Чтобы добраться до Сладжа, Людвигу понадобилось сделать десять шагов и три удара. Телохранители предателя были неплохими мечниками, но они рассчитывали на противника, ведущего бой по правилам. Правилам, предполагающим, что противник хочет выжить. Последний представитель рода выжить не хотел – он хотел только победить.

Людвиг пропустил ровно три удара, по одному смертельному удару от каждого охранника. Он не собирался защищаться, он и не думал выживать, единственной его целью в сузившемся до крохотного пространства мире была месть. И у него было преимущество – в этот миг и в этом маленьком мире он сравнялся с богами.

Людвиг нанес ровно три удара, по одному смертельному взмаху меча на каждого, кто стоял между ним и его врагом. Когда он подошел к Сладжу, за Людвигом падали на пол три мертвых тела, из его шеи хлестала кровь, орошая все вокруг, а один из мечей, пронзивших его, так и застрял глубоко в его животе, пробив легкие доспехи.