Шестого августа генерал-майор Карл Ульрих фон Бюлов, брат экс-канцлера и командир кавалерийской дивизии, штурмовавшей Льеж, выразил своему сослуживцу неодобрение по поводу происшедших накануне произвольных казней бельгийских священников. Слухи о планах бельгийского духовенства организовать «франтирерскую» войну вопреки предостережению гражданского правительства через двадцать четыре часа после вторжения были не чем иным, как германской выдумкой. Что касается Бельгии, то эту акцию немцы предприняли как первый опыт устрашения населения в соответствии с теорией, созданной римском императором Калигулой: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».

Кроме того, немцы в первый же день расстреляли шесть заложников в Варсаже и сожгли для устрашения деревню Баттис. «Ее сожгли, буквально стерли с лица земли», — писал один немецкий офицер, проходивший через нее с войсками несколько дней спустя.

«Разумеется, наше наступление носит зверский характер, — писал Мольтке Конраду фон Хотцендорфу пятого августа, — но мы боремся за нашу жизнь, и тот, кто посмеет встать на нашем пути, должен подумать о последствиях?».

Он, к сожалению, не думал о последствиях для Германии. Но процесс, в результате которого Бельгия станет для Германия Немезидой, уже начался.

Пятого августа бригады Эммиха пошли в наступление на четыре восточных форта, наиболее удаленных от Льежа. После канонады полевых орудий в бой двинулась пехота. Легкие снаряды не произвели никакого действия на форты, и бельгийские батареи обрушили на немцев лавину огня, полностью уничтожив их передовые части. Рота за ротой немцы пытались пройти в промежутках между фортами, где бельгийцы еще не закончили строительства оборонительных линий. На некоторых участках им удалось прорваться к склонам фортов, не простреливавшихся из орудий, но здесь немецких солдат косили пулеметы. Кое-где кучи трупов достигали метровой высоты. У форта Баршон бельгийцы, увидев, что цепь немцев дрогнула, бросились в штыки и отогнали их. Немецкое командование вновь и вновь гнало солдат на штурм, не щадя их жизней, зная о богатых резервах, которые восполнят потери.

«Они даже не старались рассредоточиться, — описывал позднее эти события один бельгийский офицер. — Они шли плотными рядами, почти плечом к плечу, пока мы не валили их огнем на землю. Они падали друг на друга, образуя страшную баррикаду из убитых и раненых. Мы даже стали опасаться, что она закроет нам обзор и мы не сможем вести прицельный огонь. Гора трупов уже стала огромной, и мы думали, стрелять ли прямо в нее или выходить и самим растаскивать трупы… Поверите или нет, эта настоящая стена из мертвых и умирающих позволила немцам подползти ближе и броситься на передние скаты фортов, но им не удалось пробежать и половины пути — наши пулеметы и винтовки разом смели их прочь. Разумеется, мы тоже несли потери, но они были незначительными по сравнению с той бойней, которую мы учинили противнику».

Военная машина, пожиравшая с каждой новой войной все большее число жертв — сотни тысяч при Сомме, более миллиона при Вердене, — усиленно набирала обороты уже на второй день боев под Льежем. Придя в бессильное бешенство от первой задержки своего наступления, немецкие генералы бессмысленно гнали людей на форты, не считаясь с потерями, лишь бы уложиться в указанные графиками сроки.

Той же ночью пятого августа бригады Эммиха перегруппировались, чтобы возобновить атаки в полночь. Генерал Людендорф, сопровождавшие 14-ю бригаду, находившуюся в центре наступающих частей, нашел, что состояние войск надежное, хотя и «возбужденное».

Впереди грозно маячили орудийные башни. Многие офицеры сомневались, что пехота сможет прорваться сквозь их огонь. Распространился слух об уничтожении целой роты самокатчиков, посланной днем на разведку. Одна из колонн вышла не на ту дорогу и столкнулась с другой колонной; все смешалось, движение войск прекратилось. Людендорф, отправившийся выяснить причину задержки, встретил по дороге денщика генерала фон Вюссова, командовавшего 14-й бригадой. Солдат, держа под уздцы оседланного коня, сообщил, что генерал был убит пулеметным огнем.

Людендорф с неожиданной смелостью решил попытать счастья. Он принял командование бригадой и дал сигнал к наступлению, чтобы прорваться через промежуток между фортами Флерон и Д'Эвенье. Когда атака началась и люди стали падать под огнем, Людендорф впервые в жизни услышал «особенный глухой стук от удара пуль в человеческие тела».

В силу какой-то особенной прихоти войны пушки форта Флерон, удаленного на два километра от места атаки, огня не открыли. В деревне, где развернулась рукопашная схватка, Людендорф приказал открыть стрельбу из полевой гаубицы по домам «справа и слева» и таким образом расчистил путь своей бригаде. К двум часам дня шестого августа его части прорвались через кольцо фортов и заняли высоты на правом берегу Мааса, откуда открывался вид на Льеж и Цитадель — внушительный, но не используемый для обороны форт, подступавший прямо к реке. Здесь к ним присоединился генерал фон Эммих. Немцы с растущей тревогой наблюдали за опустевшими дорогами — части других бригад так и не появились, 14-я бригада оказалась изолированной внутри кольца фортов. Наведя пушки на Цитадель, немцы открыли огонь, чтобы дать сигнал другим бригадам и «запугать коменданта крепости и его людей».

Рассвирепев от сопротивления бельгийцев, которые, как подсказывал здравый смысл, должны были отдать свою территорию, немцы весь август упорно стремились «устрашить», сломить их. Бывший военный атташе в Брюсселе, лично знавший генерала Ломана, отправился с белым флагом в бельгийский штаб. Ему поручили уговорить или, если это не поможет, угрозами заставить Лемана сдать город. Парламентер заявил, что «цеппелины» разрушат Льеж в случае отказа пропустить немцев через город. Переговоры оказались безрезультатными, и шестого августа «цеппелин L-Z» вылетел из Кельна, чтобы ударить с воздуха по Льежу. Сбросив тринадцать бомб и убив при этом девять мирных граждан, он первым совершил воздушный налет, который стал обычным делом в войнах XX века.

После бомбардировки Людендорф отправил к бельгийцам еще одного парламентера с белым флагом, но и на этот раз Леман отказался сдать город. Тогда немцы прибегли к военной хитрости. Отряд из тридцати рядовых и шести офицеров, переодетых в военную форму, похожую на английскую, без знаков отличия, подъехал на автомобилях к штаб-квартире Лемана на улице Сент-Фуа. Немцы потребовали срочно вызвать генерала. Адъютант командующего, полковник Маршан, подойдя к двери, крикнул: «Это не англичане, это немцы!» — и тут же упал, сраженный пулями. Его товарищи немедленно отомстили за него. Как говорилось в 1914 году в одном смелом и откровенном сообщении, «обезумев от гнева при виде этого подлого нарушения правил цивилизованного ведения войны, они были беспощадны».

Воспользовавшись сумятицей, Леман незаметно вышел из здания и уехал в форт Лонсэн, где и продолжал руководить обороной.

Ему стало ясно, что теперь, когда немецкая бригада прорвалась сквозь кольцо фортов, удержать Льеж фактически было невозможно. Если бы бригадам, наступающим с севера и юга, удалось смять оборону и выйти к городу, то находящаяся в нем 3-я дивизия была бы окружена и отрезана от остальной армии. Загнав бельгийскую дивизию в западню, немцы уничтожили бы ее полностью. Разведка доносила Леману, что в наступлении на Льеж участвуют четыре армейских корпуса, то есть восемь дивизий против одной. В действительности войска Эммиха не подразделялись на корпуса и вместе со срочно отправленными к Льежу подкреплениями насчитывали не более пяти дивизий. Одна 3-я бельгийская дивизия не смогла бы защитить не только Льеж, но и себя. Утром шестого августа Леман, зная о намерении короля сохранить армию и сосредоточить ее у Антверпена независимо от хода военных действий в других частях страны, отдал приказ 3-й дивизии отступать от Льежа и присоединиться к бельгийским войскам у Лувэна. Это означало, что город падет, но форты будут продолжать сопротивление; даже за Льеж нельзя было жертвовать дивизией, так как решалась судьба всей Бельгии. Если королю не удастся с армией закрепиться хотя бы на клочке бельгийской территории, он будет зависеть от милости не только врага, но и союзников.