После того, как малыш справился с порцией жиденькой кашки, Стивен подумал о том, как он вообще оказался тут, в занюханной кухне на противоположном краю города. Со времени переезда прошло уже два года, и вот он проснулся с чувством потерянности, желая вернуться в тот дом, который перестал быть таковым, и исчезнуть из этого, который домом никогда и не был. Он окинул взглядом кухню: острые меламиновые дверцы, не попадавшие в пазы, месопотамский абрис электрочайника, узловатое безволие подставки для кружек в форме дерева; и вдруг осознал, насколько бесконтрольно разбегались в разные стороны все линии его жизни. Не стоило, нельзя было брать на себя такую ответственность… он не сможет владеть сопряженными с его жизнью жизнями других — это постоянное эмоциональное непопадание «в пазы». Единственное, что он ощущал — огромное чувство жалости к собственной жалости в свой же адрес.

— Йоо-хоо! — выдал малыш.

По радио закаленный голос вещал насчет облачности. Стивен слышал о том, что в небо забрасывают специальные приспособления и подсчитывают облачный покров для каждого участка. Существовало что-то вроде грубого подсчета. Насколько он понял, — средняя облачность. Скосив глаза в небольшое окошко между сходящихся на конус стен лондонского кирпича, Стивен увидел облачность выше среднего: серое на сером и серым погоняет, бесформенные волны серости, накатывающие одна за другой. Так пасмурно было на протяжении всех его свободных дней. Свободных от чего? Он вспомнил вчерашнее утро и ту мерзость, что навалилась на его календарь-ежегодник фирмы «Саско», когда он, если тот вдруг забыл, сказал своему боссу, что не придет на следующий день. И началось: «А как же…», «Вы что, не понимаете?..», «А может, вам?..». Хотя все было внесено в график, все его выходные, и подчеркнуто мягким фломастером. Как бы то ни было, его работа, в чем она, собственно, заключалась? Ни в чем — говорить по телефону на прощание «До встречи» людям, которых он в действительности никогда не видел.

— Пррррррьвет! — напомнил о себе его сосед по утреннему столу.

Стивен слишком быстро попытался вытащить его из детского стульчика; пухлые ножки застряли в отверстиях сиденья, и он своротил всю конструкцию — башню из металла и пластика, пентхауз плоти. Затем вернул все на место, выпутал ножки малыша, попробовал заново. Сменил подгузник, с аккуратным безразличием подтер попку. Заклеил мешочек с экскрементами. Как и положено, подумал он про себя, это добро поместят туда же, куда и десятки тысяч аналогичных кульков, после чего отправят на мусорную свалку в Ист-Мидлэндс, где все это пролежит миллионы лет, чтобы потом предстать перед археологами будущего в качестве веского доказательства того, что их предки поклонялись дерьму.

Стивен одел своего подопечного; пальцы малыша, похожие на разбухшие сосиски, вяло хватались за ремни и застежки. В синтетическом комбинезоне малыш, на взгляд Стивена, выглядел каким-то карликом-подчиненным инспектора по ядерным взрывам, который готов оценить степень токсичности Чернобыля, раскинувшегося снаружи. Пятясь и возвращаясь в неудобные пределы квартиры, где спальня, ванная, кухня и гостиная выходили в коридор размером с коврик для мыши, Стивен маневрировал детской коляской, ведя ее одной рукой, а другой цеплялся за голое покрытие. Эта коляска, взятая напрокат, — что за смехотворное, кривобокое устройство! Словно шутовская боксерская перчатка на телескопической руке со складными подпорками-перекладинами, она была сделана как бы специально для того, чтобы шибать его по роже снова и снова. Перекладину можно было сложить, но убрать — никак. Вот она опять отскочила и зацепилась за дверь, и, пока он ее закреплял, пленник сбежал. К моменту водворения преступника на место деталь снова отскочила.

На улице Стивен скрепил ребенка и транспортное средство союзом пластиковой застежки и нейлоновой сетки, затем присел на невысокую стенку, шедшую вдоль живой изгороди, и, чувствуя уколы острых веток сквозь тонкую одежду, расплакался — всего на несколько минут. Ровно на этом месте его и накрыла Несудьба, эта мерзкая, отвратительная тварь. А когда он поднялся и покатил коляску вверх по тротуару, Несудьба увязалась за ним, решив прокатиться.

— Типути, — промямлил малыш, заметив болтающийся с тренькающим звуком замок на здании, мимо которого они проезжали, и Стивен погрузился в раздумья, как же это так вышло: ребенок растет, все прекрасно, вот-вот начнет говорить, а сам Стивен тем временем становится аутистом!

Но кое-что нехорошее вскоре должно было случиться. Страшное событие ждало своего часа. Ополоумев, билось в оконное стекло реальности своими черными крыльями, точно птица, залетевшая в комнату. Нет, думал Стивен, катя коляску, не стоило выводить жену из себя все более частыми и долгими совместными поездками на машине. Знал же, что она совершенно не ориентируется, и тем не менее заставлял ее. К друзьям ли поехать или просто в магазин, я постоянно изобретал новые маршруты, каждый раз немного длиннее. Она протестовала: «Стивен, я уверена, что раньше мы ездили туда другой дорогой». А чтобы ее еще больше запутать, я отвечал: «Мы просто срезали». Теперь ни машины, ни жены не было. Точнее, была бывшая жена, но они уже не кружили, точно боксеры, по квартире — границы ринга сравнялись с границами города, а они будто так и застыли в клинче, молотя друг друга короткими ударами в корпус.

На автобусной остановке Стивен оказался в компании пожилой дамы, которая пила из банки не самое дешевое пиво, и опрятного пожилого господина, который развязно опирался на трость. Пожилой господин шутки ради прицепил к своей шляпе перо, его твидовый костюм был безупречно отутюжен. Он выглядел так, словно наблюдал за бегунами или наездниками на поле, которые должны были показаться из-за угла и промчаться по главной улице, вылезая вон из кожи и брызгая пеной во все стороны. Он выглядел счастливым. Стивен опустился на одно из покатых, покривившихся пластиковых сидений; горе пронзило его, как изжога. Тем временем Несудьба, пользуясь случаем, решила позабавиться с ребенком.

Она пощекотала ему пятки, и малыш хихикал: «Хи-хи-хи». Потрепала его по щекам, в ответ малыш прижался к ней своей кудрявой головой. Она отнеслась к ребенку с исключительной благожелательностью, взвалив на себя короб его детского, похожего на галлюцинации, воображения, полный игрушечных машинок и аккуратно сложенных кубиков. За всем этим были слишком высокие серые стены, не подойдешь, а сверху раздавались привязчивые громкие звуки. Малыш, еще слишком маленький, чтобы понять, кто перед ним, решил, что это неожиданно свалившийся на него результат родительского отсутствия, и с готовностью принял мираж.

— Блюм-с, — пробормотал он.

Но пожилая женщина, не понаслышке знавшая эту особу — которая висела клоками в ее слипшихся волосах, жирным пятном размазалась по ее шее, — закричала, тряся руками и пытаясь избавиться от наваждения: «Пшлапрочь, прочь-тменя!»

Лагер слегка вспенился, образовав небольшой гребень, Стивен дернул ручку коляски, чтобы развернуть ее и откатить на несколько футов назад, и нащупал в кармане салфетку. Подошел автобус.

За то время, что потребовалось бестолковому старичку, чтобы заплатить за проезд и вскарабкаться на сиденье, Стивен смог управиться со своим беспокойным грузом, сложить коляску и убрать ее в рюкзак. Пока автоматические двери автобуса с шипением закрывались, Несудьба тоже успела незаметно вскочить на подножку и уселась прямо за водителем на одно их мест, предназначенных для инвалидов, лиц пожилого возраста и пассажиров с детьми. Пожилая женщина — если женщину пятидесяти трех лет можно так назвать — стояла на площадке и благоговейно смотрела, как автобусная остановка уплывает вниз по течению шоссе, все дальше от автобуса.