– У меня, честно говоря, патронов в автомате не было. Но когда этот человек позвал меня, я его сразу на прицел взял. Он поверил, что могу пристрелить, хотя предупредил, что меня тоже четверо на прицеле держат.

– Как же их допустили туда? – с укором я посмотрел на лейтенанта.

– Их из-за поворота видно не было, – сказал священник.

– И что? И до чего договорились? – поторопил я события.

– Этот человек, раненный, кстати, в лицо выстрелом старшего лейтенанта Воронцова, откровенно сказал, что ему нужен только мой груз. Ну и меня он вроде бы пожелал тоже забрать, но это не обязательное условие. Если ему отдадут груз, он сразу освобождает нам проход и выпускает вместе с оружием. На почетных то есть условиях…

– Заманчивое предложение, – усмехнулся я. – И что вы, батюшка, ему ответили?

– Что правом решающего голоса не наделен, а решают все офицеры. Он дал мне час времени на раздумья, но я выторговал еще полчаса. Почти пятьдесят минут уже, кстати, прошло…

– Я пошла… – решительно заявила Ксения. – Кто со мной? Мне одной не унести.

– Куда вы? – не понял лейтенант Соболенко.

– За грузом священника. Не собираетесь же вы из-за каких-то икон погибать здесь.

– Товарищ капитан, – не обращая внимания на Ксению, спросил один из солдат. – А что там горит?

Чем темнее становилось, тем ярче были отблески пламени из верхней части долины.

– Ваш старший лейтенант заманил Геримхана Биболатова в ловушку и обрушил на них корпус вертолета. Уничтожил около шестидесяти человек. Молодец ваш командир…

– Так кто со мной? – повторила Ксения свой вопрос.

– Иди, пока ноги в темноте можно не сломать, и сиди в лагере, – сказал я. – И не высовывайся, пока тебе не разрешат.

– Я не поняла… – она была настроена по-боевому.

– Идите, женщина, идите, – твердо добавил отец Валентин. – И не трогайте мой груз… Иначе у вас руки отсохнут… Это я вам гарантирую…

Ксения села на камень. Понимания она ни в ком не нашла. Она и не могла найти понимания, особенно после моего сообщения о действиях старшего лейтенанта Воронцова. Теперь нам осталось объединиться, и тогда можно будет остатки бандитов уничтожить.

А меня опять мысль посетила. Все уже повоевали, кроме меня. Я один остался не у дел. Головная боль от контузии почти прошла и только едва-едва отдавалась звоном в ушах при напряжении.

– И как вы, батюшка, с этим человеком в черном костюме договорились? Он что, сам к нам заглянет?

– Нет. Я должен выйти к повороту и позвать его.

– Как его зовут?

– Я спрашивал. Он не пожелал себя назвать. Сказал, что нужно позвать эмира.

– Может быть, это сам эмир Геримхан Биболатов?

– Геримхан, товарищ капитан, здесь был раньше, – напомнил мне лейтенант. – А этот, в черном костюме, только недавно прилетел.

К сожалению, Соболенко был прав. А как было бы хорошо Геримхана живьем захватить… Впрочем, насколько я слышал, спецназ ГРУ предпочитает пленных не брать. Но захват командира противной стороны всегда считалось бóльшим достижением, чем разгром противника.

– А как показалось, фигура у этого, в черном, важная?

Отец Валентин плечами пожал.

– Сам он очень даже желал похвастаться. Но я думаю, есть чем хвастаться, если прилетает сюда на вертолете МЧС. Наверное, он влиятельная фигура. Кстати, говорил, что авиадиспетчер по его приказу сюда не допустит ни одного вертолета поисковиков. Это когда он объяснял мне, что наше положение безвыходно. Он тогда не знал, наверное, что там Воронцов с Божьей помощью наворотил… И уверенность из него так и лезла…

– А что, если я на свидание с ним схожу? – спросил я.

– Зачем, товарищ капитан? – не понял Соболенко.

– Захватить попробую…

– Захватить человека, пришедшего на переговоры… – выразил свой скепсис отец Валентин.

– С бандитами переговоры не ведутся. Но я попробую сделать все в рамках приличий. Можно его на что-то спровоцировать. Кавказцы народ горячий и на провокации поддаются легко. Я все же захвачу его. Кто что по этому поводу думает?

– Мне прискорбно, что я стал причастен к провокации, – заметил священник. – Не знал я, что пограничники работают по ментовской системе…

– Это не ментовская система. Просто менты взяли ее на вооружение. Погранвойска создавались когда-то в системе ВЧК, – цинично усмехнулся я. – А ВЧК всегда, с первых дней существования, была провокатором. У Дзержинского, если вы помните, был такой заместитель – товарищ Петерс, главный специалист по провокациям. Ради того, чтобы заманить в Россию Бориса Савинкова, Петерс создал целую контрреволюционную организацию, вовлек в нее тысячи людей, которых потом расстреляли как отработанный материал… Значит, у нас старые традиции… А вы, батюшка, имеете причины, чтобы ментов не любить?

Я специально обострял и напрягал ситуацию, чтобы разозлиться самому.

– А кто имеет причины, чтобы их любить? – ответил он вопросом на вопрос. И тут же показал совсем не церковный интеллект. – А что касается товарища Петерса, то он был даже заочно приговорен в Англии к смертной казни за ограбление почты и убийства. Это до революции было. Вовремя сбежал в Россию. И потом уже, как многие авторитетные уголовники, попал под крылышко к Дзержинскому.

Желая, похоже, вернуть разговор в прежнее русло, Ксения встала, подошла и за спиной у меня остановилась. В затылок дышала. Я чувствовал, что она готова подтолкнуть меня, готова настаивать, чтобы я решился на этот рискованный шаг.

Я сказал, я предложил, но сам тут же почувствовал всю сложность задуманного. И откуда-то из желудка вдруг потянуло тоской и желанием, чтобы кто-то нашелся, кто стал бы отговаривать меня от этого. А если бы отговаривать начала Ксения, я все готов бы был ей простить, все простить и забыть, и признал бы ее своей женой. Может быть, даже хорошей женой, потому что каждая жена должна беспокоиться за мужа и удерживать его от всяких опасных глупостей.

– И что собой представляет человек в черном костюме? – вместо этого спросила Ксения.

– Он, товарищ капитан, не выглядит робким, – вяло сказал отец Валентин мне, а не ей. – И слабым тоже не выглядит…

– А капитан выглядит робким и слабым? – с вызовом спросила опять же Ксения.

Вот же, вечно лезет туда, куда не надо. С ней демонстративно разговаривать не хотят, а она всегда лезет… А мне после таких слов поздно отступать. Она знает, как меня задеть за живое. Я умею драться, и умею хорошо драться…

– Одному нельзя идти, – решил Соболенко. – Человек в черном тоже наверняка не один будет. Я с вами…

Но во мне уже сработала реакция офицера, старшего здесь по званию, которому решать и распоряжаться ситуацией.