Шишок, чертыхаясь, пообещался обязательно сыграть с «ангелами» в их взрывной бейсбол…

— Ну что, Росица Брегович, сладки ли подарки демократии? Не подавилась еще?! Кровью еще не харкаешь? — спрашивал домовик, криво ухмыляясь. — Может, в «Макдоналдс» сходим, там ведь утешительные гамбургеры бесплатно раздают — довесок к бомбам!

Росица опустила голову.

А Ваня подумал: по всему выходит, что у Яны Божич не осталось теперь родных, и она будет воспитываться у чужих людей.

Брели по загаженному берегу Дуная. Постень то и дело вырывал у лешака доски порушенных строений, выброшенные рекой, и с азартом швырял на середину широкой водотечи, а лешачонок, проводив удивленным взглядом улетевшую пищу, тут же находил новую палку-едалку и со смаком принимался хрустеть ею. Березай поднял было пустую пластиковую бутылку, — которых валялось не меньше, чем дощатого хлама, — но, обнюхав, разочарованно бросил.

Шишок же разошелся не на шутку: Ваня испугался, что он, того гляди, всю водную гладь, точно сетью, покроет выброшенным на берег дубьём. Глаза у домовика горели, как пара красных планет, — сейчас лучше было его не трогать.

Птахи примолкли, Яна жалась к Златыгорке, цыганка что-то тоскливое себе под нос напевала, а глупая Росица Брегович попыталась остановить домового, схватив за целую руку: Шишок подскочил, как ужаленный, и обратил к демократке помолодевшее, с резкими чертами лицо.

Девочка отшатнулась, а Шишок, наступая на нее, цедил сквозь зубы: дескать, по изнанкам деклараций их узнаете их!

— Демократия — это такая урна с щелью, куда можно подать голос, но не получить его обратно. Демократия — это процедуры. Процедура поиска: не выработка верного решения проблемы, начиная с нуля, а выбор одного из предопределенных ответов. Расширяющие этот круг обвиняются в нарушении правил демократического игрища.

Где это видано, чтобы миром правили не жрецы или воины, а юристы? Которые с полным правом могут сказать о себе: «Мы заключили союз со смертью и с преисподнею сделали договор… Всепоражающий бич не доходит до нас, потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя»!

Постень загнал Росицу Брегович по колено в воду, по пояс в воду, по горло в воду, и, швырнув на берег красный берет, саженками поплыл за демократкой, продолжая наступать:

— Американцы суть пришельцы — целый континент, где случилась полная подмена понятий. Янки давно уже живут на другой планете и грозят оттуда старосветским землянам. И не только бомбами — промывкой мозгов, что страшнее. Экспансия пришельцев. Это только проба пера. А скоро они напишут свой пошлый похабный рассказец на перечеркнутых страницах старой истории, где все называлось своими именами, и убийца в сердце своем стыдился назвать себя спасителем.

Мокрая Росица, сделав дугу, приплыла к берегу, и Шишок, махнув на нее рукой, тоже выбрался к своим, и, уже поостыв, продолжал бормотать:

— Была античность, средневековье, потом возрождение. Ну а сейчас идет посредственновековье. И этот мир уже поту-, а не посюсторонний, и один из симптомов в том, что вещный мирок заполнен хламом лишних предметов и явлений, не имеющих из-за своей никчемности даже внятных названий. Вот это сооружение из пластика, как его назвать — бутылкой? Емкость для некой жидкости, которая является профанацией питьевой воды? Что это? Мусор, исказивший берег реки? Что за дрянь такая, а?

Домовик весь изморщился — и лицо его стало ликом трехсотлетнего старца.

Тут жаворлёночек слетел Шишку на правое плечо, соловейко отметил левое. Гордана подошла и сказала: дескать, пускай этот мир потусторонний и все мы — вывернуты наизнанку, но ведь и нелюдям надо что-то в рот класть, особенно недорослям. Пошли-ка, де, Шишок, в потусторонний магазин, купим чего-нибудь съестного.

Вышли на улицу, где полно было всяческих супергипер— и минимаркетов. Мокрый постень с погасшими глазами тащился позади всех: пернатые по-прежнему сидели у него на плечах, Яна Божич держала его за руку, а Ваня Житный не смел подбодрить своего домовика. Росица Брегович, отжавшая в кустах одежонку но все равно мокрая, как курица, шагала одна, впереди. За ней плелись Златыгорка с Горданой.

Вдруг цыганка резко, будто на стенку напоролась, остановилась возле витрины: за толстым стеклом, на серебристо блестевших распялках, на разных уровнях развешаны были атласные бахромчатые шали необычайной красоты, — у ней даже рот приоткрылся при виде их.

Шишок искоса взглянул на Гордану и свернул в крутящуюся стеклянную дверь: два раза прокрутился вхолостую, а в третий вышел с голубой, в чудеснейших серебряных цветах, шалью, которую и накинул на плечи восхищенной цыганки. Гордана охнула, взвизгнула и расцеловала домовика в обе щеки, восклицая: дескать, мне даже цыганский барон Рейтузы не дарил ведь такой шали! Шишок надулся, как шар, и, утерев кулаком нос, ухмыльнулся. Потом поглядел на увядшего вслед за ним Ваню и сказал:

— Ничего, хозяин, не трусь — мы еще повоюем! Страшны ведь не только напрасные слова, но и буквы — например, первый звук в слове «трус»…

Тут к ним подошла ушедшая было далеко вперед Росица Брегович, с распущенными влажными волосами похожая на русалку в очках, и, ткнув пальцем в здание на другой стороне улицы, примирительно сказала: мол, а там вон — детский театр, где работает тетушка Майдаленка, может, сходим на какую-нибудь пьесу?

Яна Божич запрыгала на месте и в ладоши забила: театр, театр, хочу в театр!

Шишок покосился на Росицу и сказал: ну что ж, де, давайте сходим! И Росица Брегович разулыбалась, даже цоевский подбородок вроде как перестал выпирать.

Яна, водя по воздуху пальчиком, по слогам читала афишу: «Кот в сапогах», «Щелкунчик», «Спящая красавица»… Но эти спектакли шли в другие дни, а сегодня давали «Синюю птицу». Пернатые, услыхав название, благожелательно закивали: мол, сразу видно — умный человек писал!

Поглядели на часы: как раз ведь вовремя подошли — пьеса того гляди начнется! Росица, ведя дитеку за руку, рассказывала, что она, де, тут все спектакли раз по сто уж смотрела, и спросила: а ты, Яна, бывала здесь? Оказалось, что не бывала.

Подошли к дверям, где стояла обрывавшая корешки билетов круглолицая румяная контролерша в соломенной шляпке с букетиком незабудок, прицепленным к ленте. Это и была тетушка Майдаленка.

Завидев племянницу, она всплеснула руками и стала причитать: дескать, а уж похудела-то, а уж побледнела-то! И где тебя, дитятко, носило? Мы уж с Милицей, де, все глаза проглядели, ужас ведь, что творится, Росица: бомбы так и сыплются на наши головы, как вроде метеоритный дождь пошел! Мы вначале-то спускались, мол, в бомбоубежище, а потом надоело, и кто его знает: может, теперь всегда так жить придется, что ж по подвалам, что ль, скрываться, мы, чай, не бомжихи — интеллигентные ведь женщины!

Приговаривая, тетушка Майдаленка поспевала и билетики отрывать. Росица что-то шепнула тетке на ушко, сбив при этом ее шляпку набекрень. И тетя, поглядев на калик перехожих, столпившихся в сторонке, воскликнула: конечно! И обратилась к лешаку, почему-то посчитав его за главного: проходите, де, милости просим, наши актеры замечательно играют! Березай кивнул и сделал вокзальное сообщение: