– Ой, – сказала я в микрофон. Надо заметить, что от растерянности и нервов я всегда несу всякую ерунду именно в микрофон.

Я сказала «ой», потому что это оказалась моя виртуальная подруга Наринэ Абгарян. Красивая сероглазая жгучая (тогда) брюнетка. Она в тот момент только-только выиграла конкурс «Рукопись года» и подарила мне свою первую «Манюню».

Ну а потом… Сейчас мне кажется, что мы с ней стали встречаться чуть ли не каждый год. Хотя нет. Просто с тех пор я уже знала, кому пишу, с кем разговариваю и чьи рассказы читаю в Живом журнале и в Фейсбуке. А для меня очень важна личность автора, ну очень важна. Я счастлива, если мне нравится автор, – я тогда люблю все его произведения. И не вижу, даже если они и есть, огрехов, смущающих меня мелочей и что там еще. И наоборот. Если автор мне не по душе, даже самые гениальные произведения я читать не могу.

Так вот, Наринэ очень легко любить. Она – хорошая.

А потом мы опять и опять встречались в Москве. Помню, Наринэ примчалась в библиотеку Гайдара на мой литературный вечер, и все приглашенные мной друзья оказались еще и ее друзьями. Какой маленький наш мир!

И вот наконец мы встретились в Армении. На ее родине. В Ереване.

Наринэ впорхнула в гостиницу, и я кинулась ей на грудь со слезами.

– Ыыыы, спать не могу, номер ужасный, как будто в нем что-то случилось, шорохи, тени, ыыы, – скулила я, – уснула под утро, плохой сон приснился, плохой, ыыы…

До чего же мне нравится рассудительность Наринэ. Мы с ней отличаемся только тем, что свое она отхулиганила в детстве и теперь такая толковая, как будто ей сто двадцать три года, а я… тут, знаете ли, я горько вздыхаю и беспомощно развожу руками, – я только вошла в силу, только отвоевала свободу, чтобы начать хулиганить и бесчинствовать, что и делаю с огромным удовольствием.

И вообще, она, конечно, мудрец, наша Наринэ. И в будущем – великая свекровь. Да, у нее еще невестки нет, ее мальчик еще школьник, а Наринэ уже старательно репетирует, какая она будет великая свекровь. Мы с ней поднимались по лестничному маршу в квартиру ее сестры, а в окне на лестничном пролете белье висело, сушилось. Наринэ строго пальчиком указала мне на это белье и говорит:

– Вот видишь, Маруся, как же неправильно повесили белье сушиться!

А я смотрю и не понимаю, почему неправильно. Ну, висят себе там какие-то вперемешку детские вещички, футболки мужские, полотенца всякие, трусики, носки. Парные, между прочим. И четное количество. Почему неправильно? Наринэ смотрит на меня, такую бестолковую, и терпеливо объясняет:

– Белье надо вешать так, чтобы слева – самое большое, а справа – самое маленькое, чтобы получилась рооовная лесенка (тут Наринэ повела по диагонали ребром ладошки в воздухе). Чтобы свекрови твоей было приятно на это смотреть. Чтобы соседи говорили твоей свекрови, какая же у тебя аккуратная невестка, какая она хозяйка, как она правильно белье повесила сушиться. Чтобы свекровь твоей маме сказала, мы рады, что взяли вашу девочку в нашу добропорядочную армянскую семью, вы правильно дочку свою воспитали, что она белье лесенкой вешает сушиться. У нас, – рассказывала Наринэ, – женщины для своих сыновей невесту так и выбирают. Конечно, не только по белью, вывешенному во дворе (кристально чистому, конечно, понимаешь, да?), но эта вот лесенка из мокрого белья иногда решающая при выборе будущей невестки. Я такую, – Наринэ ткнула пальчиком в веселые яркие вещички на веревке, – не приму в нашу добропорядочную семью! – Потом посмотрела на меня своими царскими серыми очами и добавила милостиво: – Наверное.

Я прикусила язык и, как только добралась до Интернета, написала дочери своей восемнадцатилетней:

«Линка!!! Ужас!!! Я – плохая мать! Я – не мать! Немедленно бросай свою византистику и Египет! Закрывай учебники английского и санскрита! Срочно учись развешивать белье на просушку. Значит, так, запиши и выучи назубок: слева – самое большое, рядом поменьше, потом еще меньше, по убывающей – направо. Чтобы получилась красивая лесенка из штанов, кофточек, маек, трусов и носков… Подожди! Или справа самое большое? Слушай, я забыла, какое куда. Короче, учись и так, и так. На мне-то уже можно ставить крест, а ты, может, замуж еще выйдешь за хорошего человека. Например, из добропорядочной армянской семьи».

Вот какое влияние на меня оказывает Наринэ. И неудивительно, что именно ей я пожаловалась на плохие сны.

Наринэ погладила длинной узкой своей ладонью бедную мою башку и стала напевно рассказывать, как ее бабушка учила своих внучек, если приснится сон дурной, страшный или пугающий, надо встать, ни с кем не разговаривать, а немедленно рассказать этот сон бегущей, льющейся, струящейся воде. Даже если нет в доме крана с водой, надо выйти во двор, взять ковшик, набрать воды из большой дождевой бочки, лить воду понемногу на землю и рассказывать. Так и вижу сейчас, как маленькие сестры Наринэ, Каринэ, Гаянэ и Сонечка, выходят во двор в халатиках, сонные, босенькие, и шепчут свои сны по секрету льющейся из ковшика водице.

– И вот увидишь, – сказала Наринэ, – тебе сразу станет легче и, главное, сон не сбудется.

Официантка кафе, где мы завтракали, вошла в дамскую комнату как раз в тот момент, когда я, размахивая руками, орала на открытый кран с бегущей из него струйкой воды:

– А что я должна была делать? Их было много, а я ведь одна!

Я очень торопилась, потому что моя дочь – гринпис, она требует, чтобы мы экономили воду. И дома, и на работе, и везде-везде. Короче, всю воду нашей планеты Земля.

– Ну не могла же я сразу уйти, – объясняла я крану, а заодно и красивой выгнутой раковине, – и потом я схватила самый большой нож из кухонного набора, я очень боялась, потому что слышала приглушенные голоса и музыку, но все-таки на цыпочках спустилась вниз, резко открыла дверь! И!

Официантка ахнула, но я, обращаясь к ней в зеркало, завершила рассказ:

– …и проснулась.

– Аааа, – улыбнулась девушка и облегченно рассмеялась, – плохой сон? Я тоже плохие сны воде рассказываю. Меня бабушка научила.

* * *

Ну, дальше о моей прекрасной Наринэ.

Она очень щедрая. И ужасно драчливая. Она сражалась со мной, когда я пыталась оплатить такси, она одной левой скрутила троих мужчин, когда надо было оплатить счет в ресторане «Кавказ» (ведь она пригласила!), помчалась с ними наперегонки и первая добежала до официанта, и они, мои любимые друзья, все еще переживают и жаждут отомстить, отыграться, так сказать, на своем поле. А еще, когда мы вдвоем слышали или видели что-то чудесное, а этого чудесного в Армении было ох как много, я опять и опять деловито задавала один и тот же вопрос, который в таких случаях писательница Марина Москвина задавала своей подруге писательнице Дине Рубиной. Я спрашивала, задыхаясь от восхищения, смеха, умиления или удивления:

– Нара, как же мы ЭТО будем делить?

И в отличие от Дины, которая предлагала Марине делить пополам, Наринэ по-королевски поводила ладонью и опять великодушно отдавала все это мне. Добавляя, мол, об Армении – все твое. А вот когда я приеду в Одессу, тогда – взгляд Наринэ суровел, боже мой, такой у Наринэ восхитительный княжеский армянский взгляд, – в Одессе все, что мы увидим и услышим, – всё мое. И я чувствовала, что Наринэ не шутит. Так что все, что мы с ней увидели и услышали в Одессе, Наринэ расскажет сама. А все, что мы с ней увидели и услышали в Ереване, рассказываю вам я, мои дорогие…