Нам неизвестно, полностью ли дошло до готских вождей содержание предложений Эрариха, но факт остается фактом: знати пришлось думать о новом кандидате. После недолгих раздумий таковой был найден. Этого человека звали Тотила, или Бадуила, он приходился племянником Ильдибаду и, таким образом, был кровными узами связан с королем Теудесом.[50] Тотила занимал крепость Тревизо,[51] пожалованную ему его дядей. И вот, наконец, фортуна, которая столько раз безуспешно тасовала колоду и сдавала карты, на этот раз сдала их удачно, на стол выпал настоящий король. В то время Тотиле было двадцать пять лет или около того — молодой человек в самом расцвете своих физических и духовных сил. Время должно было показать, ожидает ли его поистине королевская судьба.

Тотила не был ни глупцом, ни идеалистом. Он пришел к выводу, что в этой войне готы являются проигравшей стороной и не следует тратить попусту время, оставаясь в их дурном обществе. Его переговоры с имперским командованием о сдаче Тревизо были прерваны предложением готских вождей, что кардинально изменило его взгляды. Готский народ с таким королем, как Тотила, — за это следовало драться. Самое главное, что он был готов драться.

К несчастью, условия сдачи Тревизо были уже оговорены, и, как подобает мудрому человеку, Тотила не захотел без основательных причин нарушать данное слово. Но, принимая предложение готов, он поставил условие: Эрарих должен быть убран с дороги до назначенной даты. Этой датой был день сдачи Тревизо. Будущие подданные выполнили договоренность, в этот день Тотила был провозглашен королем, но, как властитель, он не имел никакого отношения к сдаче Тревизо, и город остался в руках готов.

Невозможно спрятать город, расположенный на вершине холма, еще труднее не заметить явления людей определенного типа. Восшествие Тотилы радикально изменило отношения между готами и империей. Изменилась духовная атмосфера, было такое впечатление, что после полной бедствиями ночи, наконец, взошло благодатное солнце. Готы под водительством Витигиса и Эрариха были совершенно несчастными созданиями; когда же их возглавил Тотила, они вдруг снова стали готами Теодориха и Ирминриха. Задолго до того, как Тотила начал совершать свои славные деяния, Юстиниан понял, что из себя представляет этот воин. Один лев учуял другого. От Тотилы пахло настоящим королем.

Гнев Юстиниана был направлен на тех, кто нес настоящую ответственность за случившееся, — на римских военачальников в Италии. У империи был властитель, способный на масштабные действия; как же вышло, что у него нет подчиненных, способных быстро действовать в более мелком масштабе? Гнев был обоснованным, но это была ссора ремесленника со своими орудиями, а такая ссора всегда очень опасна. Если они были не способны делать то, что он от них требовал, то зачем он просил их это делать? Если же они просто не могут работать вместе, то в чем причина? Но именно этот вопрос Юстиниан не мог задать самому себе. Ответ мог оказаться слишком трудным.

В Италии с самого начала все пошло не так, как следовало. Начал Велизарий; и вполне можно допустить, что если бы не его опрометчивый разрыв договора с Витигисом, то дела в Италии не были бы в том плачевном состоянии, в каком они оказались. Финансовая администрация, устройством которой в Италии по распоряжению Юстиниана занимался Александр Логофет, могла бы оказаться действенной и эффективной, если бы строилась в усмиренной соответствующими договорами стране. Но война продолжалась; не были выработаны устраивающие все стороны условия умиротворения. Александр весьма прохладно относился к требованиям армии о финансовой поддержке. Он пользовался любой возможностью положить эти требования под сукно. Непопулярность Александра среди военных можно сравнить только с его непопулярностью у итальянского чиновничьего класса, который получил от него требования полного отчета о всех деньгах, полученных и израсходованных за время готской оккупации Италии. Требование было обоснованным, ибо теоретически чиновники были ответственны перед императором за все, что происходило в Италии во время правления готских вице-королей. Однако то, что думали об Александре итальянские чиновники и чего они ему желали, стоит лучше прикрыть завесой благопристойности. Хуже всего было то, что Александр решил лично проверить все бухгалтерские отчеты, поступившие к нему, а у него был зоркий взгляд и проницательный ум. Чиновники испытывали весьма неприятные чувства.

Итальянские чиновники были абсолютно беззащитны. В отличие от них военные могли отплатить администрации многими неприятностями. Представляется, что они воспользовались такой возможностью. Поняв, что финансистам нет никакого дела до их нужд, они решили сами заняться неформальным сбором налогов в свою пользу. Поскольку никакие статьи этих доходов Александром не проверялись, то принимались весьма оптимистические цифры, никак не соответствовавшие реальному состоянию имперского бюджета.

Совершенно ясно, что такие вещи не могли вызвать у итальянских чиновников восторга по поводу действий императорской власти.

Трудности и трения, возникшие внутри итальянской государственной машины, со временем, конечно, могли быть преодолены. Существуют даже определенные предположения относительно того, что, ориентируясь на ход событий, Юстиниан уже заранее выработал план соответствующих действий. После неудач Велизария император не мог ничего усовершенствовать, ему пришлось приложить к Италии схему, разработанную для иных условий. Однако восшествие на готский престол Тотилы разительно изменило всю картину. Неосторожность превратилась в преступление; неловкость — в измену. Жестокая критика со стороны императора заставила военачальников собраться в Равенне на экстренное совещание. В результате было решено на деле перейти к энергичным действиям. Была собрана армия численностью двенадцать тысяч человек. Целью наступления была названа Верона.

С таким войском Велизарий мог завоевать половину Европы. Сборище военачальников, каждый из которых в отдельности был весьма способным военным, не смогло взять даже Верону. Начались переговоры о том, чтобы пятая колонна изнутри открыла имперским войскам ворота. Сначала все шло, как было задумано. Ворота были открыты, и для занятия города в него был послан воинский отряд. Это тоже было исполнено. Готы, которых неожиданный удар застал врасплох, в панике покинули город, как только в него вошел римский отряд. Когда наступило утро, готы, проведшие весьма неудобную ночь на склоне близлежащего холма, увидели, что остальная часть имперского плана повисла в воздухе. Вместо того чтобы вслед за передовым отрядом войти в город, армия топталась на месте, а ее начальники обсуждали размеры выплаты изменникам, открывшим ворота. Готы снова заняли город. Передовой отряд, поняв, что становится по-настоящему жарко, покинул город самым коротким и быстрым путем — воины просто попрыгали с его стен, естественно, не все прыжки оказались удачными. Армейские начальники отложили совещание и, не взяв Верону, приказали армии отступать.