– В таком случае уберите подальше этого вашего почетного гостя.

– Но как реально я могу это сделать?

– Вы мировой разум, как вы только что объясняли мне с весьма утомительными деталями. Ваши возможности бесконечны.

– Но почему нельзя просто развести вас по разным концам зала?

– Потому что из этого ничего не выйдет. Найдется какая-нибудь зацепка, и на виду у всех… Потом, конечно, начнут извиняться, да что толку. Встречу легко устроить.

– Но что, если я дам вам мое слово в том, что вы с Квиланом не встретитесь этой ночью лицом к лицу? Он будет там, но вы его не увидите!?

– И вы хотите сделать это, имея лишь одного аватара? Вы, что, окружите нас звуковыми полями?

– Хотя бы и так. Они прекрасно работают, и волноваться вам нечего.

– Предположим. А дальше?

– В конце концов, я постараюсь и снабжу зал несколькими аватарами. Пусть у них не будет серебряной кожи. К тому же, есть дроны.

– Громилы?

– Лучше крошечные, но мощные.

– Ничего хорошего. Толку от них будет мало.

– И гранаты.

– Все равно.

– Но почему? Не могу же я подумать, что вы мне не доверяете! Мое слово – это мое слово. Я никогда не нарушаю его.

– Вам я верю. Но дело в том, что кроме вас, есть еще уйма народу, которые хотят этой встречи.

– Кто же?

– Терсоно. Консульство. Этот Скорбящий. Блядские обстоятельства. Все!

– Хм…

– И если они хотят, чтобы мы встретились, – я имею в виду, хотят по-настоящему, – то можете ли вы поручиться, что этого не произойдет?

– Ваш вопрос приложим к любому моменту времени, начиная со дня прибытия майора Квилана в наши края.

– Да. Но до сей поры возможность встречи была слишком искусственной, слишком специально устраиваемой. Все знают, как я отреагирую на это, и правильно делают, что не лезут на рожон. Но они втихомолку считают, что наша встреча должна выглядеть как результат действия неотвратимой судьбы, как неизбежность, которую создали моя музыка, мой талант. Моя личность, наконец.

– Вы и на концерте сможете уклониться от встречи так же, как вам удается это делать сейчас.

– Ну нет. На этот раз мне это вряд ли удастся. А я не хочу его видеть, просто не хочу.

– Я даю вам честное слово, что сделаю все для предотвращения этакой возможности.

– В таком случае ответьте мне на один вопрос: если консульство сделает все, чтобы устроить эту встречу, в состоянии ли вы будет остановить их?

– Нет.

– Именно так я и думал.

– Да и как это будет выглядеть!?..

– Ясно. Тем не менее, есть одна вещь, которая могла бы изменить мою точку зрения.

– И что это?

– Загляните в сознание этого выродка.

– Я не могу сделать этого, Циллер.

– Почему?

– Это одно из более или менее ненарушаемых правил Цивилизации. Это почти закон. И если бы у нас существовал кодекс, то эта статья стояла бы в нем на первом месте.

– Но ведь вы сказали: более или менее.

– Это делается очень, очень редко, и делающий это неизбежно подвергается остракизму. Было такое судно по имени «Серая площадь», так вот оно как-то раз пошло на подобный шаг. В результате этот корабль все знают теперь лишь под именем «Тот, кто трахает мозги». Если вы посмотрите каталог, то найдете именно это название. А лишение своего собственного имени – это одно из самых тяжких оскорблений в Цивилизации, Циллер. И некоторое время назад это судно пропало. Возможно, просто убило себя из-за всей этой истории.

– Но ведь делаете вы это с животными?

– Это другое дело. Там это мало что значит и делается легко. А принцип святости личного сознания – это один из основополагающих принципов, чем мы и гордимся. Запрет на подобные действия – знак нашего самоуважения, в первую очередь. И потому я не могу этого сделать.

– Вы хотите сказать – «не хочу».

– В данном случае это почти одно и то же.

– Но у вас есть такая возможность.

– Разумеется.

– Тогда сделайте.

– Зачем?

– Затем, что в противном случае я не появлюсь на концерте.

– Знаю. Я имею в виду: объясните, чего я должен искать там?

– Подлинные причины его появления здесь.

– Вы все еще серьезно подозреваете, что он хочет причинить вам вред?

– Вполне возможно.

– А что помешает мне сказать, что я произвел требуемые вами действия и ничего не обнаружил?

– Я попрошу вас дать слово так не делать.

– Но разве вы не знаете, что слово, данное в вынужденной ситуации, силы не имеет?

– Да. Я знаю, что вы можете обмануть меня.

– Я не собираюсь вас обманывать, Циллер. Это было бы слишком неблагородно.

– Значит, похоже на то, что на концерте меня все-таки не будет.

– А я все еще надеюсь, что вы будете на концерте. И я продолжу свои усилия в этом направлении.

– И не надейтесь. Устройте еще один конкурс и найдите приличного дирижера.

– Я подумаю и об этом. Оставляю слово за вами. А теперь пойдемте посмотрим скачки дюн.

Челгрианец и аватар отвернулись друг от друга и расположились вместе с другими попутчиками у парапета платформы, с которой можно было смотреть на удивительное зрелище. Стояла облачная ночь, и, зная об этом заранее, люди пришли на склоны Эфайцивейса посмотреть на свечение биольюмов.

Эти дюны не были собственно дюнами – это были гигантские песчаные холмы высотой около трех километров, переползающие с одной стороны Мэйсака на другую.

Люди бежали, катились на серфингах, санках, пятых точках и лодках по склонам огромных холмов и днем, и ночью. Но темной ночью в этом была своя, особая прелесть: в песке жили крошечные существа, родственные тем, кто свечением планктона обеспечивает люминесценцию моря, и движения людей ночью вызывали к жизни удивительные среди тьмы узоры, переплетения этих живых светящихся существ.

Давно уже стало традицией в такие ночи услаждать себя и собравшихся зрителей невиданным световым зрелищем. Бары и рестораны неподалеку в такие часы переполнялись. Некоторые ловкачи спускались с самой вершины на скейтбордах или лодках, выделывая хитроумные хореографические пируэты, создавая потоки, гирлянды и круги свечения, напоминающие то бурю, то пенный прибой. Воздух нежно светился голубыми, зелеными и малиновыми оттенками. Песок вздыхал, люди походили на призрачные планеты.