бодростью «поперли» в гору… Местами снег лежит еще по бокам дороги. В одной из гигантских расщелин мы замечаем белоснежный ледник. Застывшая ледяная река змеевидно спускается между скал, рождая внизу студеный поток. Инстинктивно поднимаем стекла нашей машины… Постепенно дорога становится менее крутой, мы выезжаем на плоскогорье и вскоре, через несколько километров, прибываем на самый верх перевала. Высота 2112 метров. Мы на берегу небольшого горного озера, расположенного среди блистающих девственным снегом горных вершин… Морозно… Поверхность воды частично подернута льдом… Вокруг несколько строений. Гостиница «Альберго Сан-Готтардо», казарма и почтовая контора. Вылезаем из машины и, ежась от дуновения леденящего ветра, бежим посылать открытки родственникам, друзьям и знакомым. Почтовая служащая говорит по-итальянски — мы находимся уже на территории итальянской Швейцарии.

Я огляделся вокруг. Сто пятьдесят лет тому назад здесь не было шоссейной дороги. «В ненастную погоду (10–13 сентября ст. ст.) при сильном сопротивлении неприятеля, русские взобрались на Сен-Готард с неимоверным усилием, то подсаживая друг друга, то упираясь штыками. Но взобравшись на гору, надобно было спуститься с нее; при помощи густого тумана русские скатились на французов и обратили их в бегство; но переход через Готард стоил Суворову 2000 человек. Препятствия и опасности только начинались… надобно было перейти знаменитый Чертов мост… Суворов во что бы то ни стало хочет идти к Швицу… и для этого выбирает самую трудную тропинку к Муттенской долине: погруженные в сырую мглу, солдаты лезут ощупью, не видя ничего ни снизу, ни сверху; обувь у них избилась, сваливается с ног, сухарные мешки совсем опустели, так что нечем подкрепить истощенные силы… 23 сентября ст. ст. у Кларисса собралось всё, что осталось от армии Суворова: изнуренные беспримерным походом, продолжительным голодом, ежедневным боем, босые войска, были без патронов, почти без артиллерии; большая часть обоза погибла, не было на чем везти раненых… 26 сентября русские вышли из гор и страшный швейцарский поход кончился. Выведши войско из Швейцарии, Суворов расположил его в Баварии» (Соловьев).

За этот героический подвиг, который был последний в жизни Суворова, император Павел наградил его чином генералиссимуса и в своем всемилостивейшем рескрипте между прочим писал ему: «Побеждая повсюду и во всю жизнь вашу врагов отечества, вам недостаточно одного рода славы — преодолеть и самую природу, но теперь вы и над ней одержали верх». Совершенные здесь подвиги принесли с собой Суворову на закате его лет невиданные до того почести. Имея все русские ордена, он был награжден титулом светлейшего князя, войска по повелению императора Павла отдавали ему царские почести; в церквах на молебствиях за победы велено было возглашать «российской армии победоносцу». Карл-Эммануил[215] сделал его великим маршалом пьемонтских войск и грандом королевства с потомственным титулом принца и кузена короля. Город Турин поднес герою золотую шпагу, осыпанную брильянтами; не только в России и Италии, но и в Англии он был первою знаменитостью эпохи, любимым героем.

Полтора века прошло с тех пор, а потомки неприятелей Суворова в этих походах до сего времени не могут пережить своей досады: так известный французский историк Жак Бенвиль[216] в своей книге «Наполеон» вещает, что «conduits par Souvarof, ce tartare, les russes, sortis de leurs steppes avec leurs icônes, débouchèrent en Italie pour cri chasser les français» («под предводительством Суварова (sic)[217], этого татарина, русские вышедшие из своих степей со своими иконами, вторглись в Италию, чтобы изгнать оттуда французов»). Слава! Слава! Слава!

Швейцария, июль 1948 г.

«Часовой» (Брюссель), сентябрь 1948, № 277, с. 19–20;

также «Наша страна» (Буэнос-Айрес), 11 декабря 1948, № 7, с. 3–5.

Чертов мост

Я совершал воистину благоговейное паломничество, когда, в течении нескольких часов, неутомимо, с опасностью для жизни, излаживал с фотографическим аппаратом в руках и подробно разучивал место русской славы, Чертов мост, перекинутый в глубине продуваемого пронзительным ветром мрачного ущелья, над гремящим горным потоком, стремящимся между крутыми склонами двух утесов. Ныне в этих скалах вырублена узкая шоссейная дорога, а над потоком перекинут теперь новый мост, поддерживаемый двумя высокими каменными устоями. Внизу, около одного из них, я заметил остатки старинной кладки; это всё что осталось от старинного Чертова моста, который с боем был форсирован нашими чудо-богатырями под личным водительством самого Суворова. Несомненно, что крутизна откосов не изменилась за истекшие сто пятьдесят лет и известная картина Сурикова дает совершенно верное изображение сползающих русских войск можно сказать в «сидячем» положении…

Мне захотелось добраться на дно ущелья к остаткам старинного «нашего» моста, но и мне спускаться можно было тоже лишь в «сидячем» положении, держась за выступ скалы и за редкую, ненадежной крепости, траву, в то время, как из-под ног всё время срывались мелкие камни, и с шумом стремглав летели в пенящуюся воду. И чем больше я рассматривал необычайную местность этого необыкновенного боя — тем больше я приходил в недоумение, как вообще можно было дать бой при таком, я сказал бы акробатическом положении бойца, и раз дав его — выиграть? Действительно ведь русские войска в буквальном смысле скатились на голову неприятелю: быстрота и натиск — бой проведен был «по-суворовски»! Еще раз прочитав, чтобы хорошенько прочувствовать и запомнить русскую надпись, аршинными буквами высеченную в граните отлогой скалы в подножии колоссального креста-памятника, кажущегося почти что миниатюрным среди этого грандиозного пейзажа:

«Доблестным сподвижникам Генералиссимуса Фельдмаршала графа Суворова, Рымнинского князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 г.», я стал медленно подниматься по шоссе среди каменных громад, еще раз переживая всё виденное и представляя себе это горное ущелье, сто пятьдесят лет тому назад потревоженное многократно усиленными эхом ружейными выстрелами, а также присмиревший рев потока, заглушенный могучим российским ура чудо-богатырей. А сто лет спустя благодарное потомство воздвигло сей памятник им, погибшим вдали своего отечества во славу его, неизвестным русским солдатам…

С такими мыслями, немного оглушенный ревом воды и стремительным ветром, с развевающимися волосами вошел я в небольшое каменное, строение, где усталый путник может подкрепиться стаканом вина или горячим кофе. При харчевне имеется небольшой Суворовский музей[218] — на почетном месте портрет генералиссимуса; снимки с картин находящихся в русских картинных галереях; экземпляр «Часового» с репродукцией картины Сурикова на обложке; на стенах же развешено российское оружие, штыки, кремневые фюзили, казачьи шашки, а также огромные ружья, которые тащили несколько человек, почти что небольшие пушки, стрелявшие картечью… Я долго с волнением рассматривал все эти священные для русского сердца реликвии и неоднократно, через окно еще раз окидывал