– За победу! – повторил Джеффри, залпом допив остатки своего вина, затем он вытер рот и огляделся. – А где сегодня Гавейн?

– В городе вместе с де Могуном, – покачал головой Оливер.

Джеффри взял со стола шлем и поднялся на ноги.

– Я рад, что служебные обязанности вынудили меня остаться в замке этой ночью, – мрачно сказал он. – Нам говорили, что горожане заслуживают хорошего урока, но меня как-то мутит от возможности преподать его. – Джеффри провел свободной рукой по курчавым волосам и нахмурился. – Честно говоря, я не думал, что Гавейну это по душе.

– Ему и не по душе, – отозвался Оливер, избегая глядеть в глаза приятелю. – Просто он сейчас не совсем в своей тарелке. Я пытался уговорить его остаться, но он ни в какую. А тут еще де Могун со своими россказнями о сокровищах…

– Да, однажды де Могун поставит свой парус слишком круто к ветру, – недовольно скривил губы Джеффри. – Одному Богу известно, почему ты терпишь его компанию.

– Богу известно, – тяжело проговорил Оливер, думая о пустынной каменистой дороге под Иерусалимом и человеке, перед которым по воле злого рока он оказался в долгу.

Гавейн с помощью рукояти меча сорвал замок, откинул тяжелую дубовую крышку и уставился в сундучок, полный серебра, которое так и просилось в переплавку. Дом принадлежал золотых дел мастеру, и добыча была богатой. Гавейн поднял сундучок, который по весу и размеру напоминал молодого поросенка, и вышел во двор, где ждала вьючная лошадь.

Здания горели, озаряя небо трепетным красным светом. Жар и сыплющиеся повсюду искры создавали ощущение, что молодой рыцарь стоит на пороге преисподней. Собственно, он и чувствовал себя как в аду, но только как грешник, а не как тот, кто пришел обрушить на головы грешников заслуженную кару. Собрав всю свою волю, Гавейн стряхнул прочь сомнения. Если он и грешник, то будет богатым грешником. Этот сундук серебра равен годовой плате, хотя является всего лишь малой частью общей добычи. За соседней дверью орудовали люди де Могуна: судя по звуку, они выламывали кирпичи из камина в поисках спрятанных сокровищ. Горожане были достаточно разумны, чтобы не пытаться противостоять наемникам, и бежали, чтобы найти убежище в церквях и отдаленных от города постройках, не представлявших интереса для грабителей.

Гавейн завел лошадь внутрь дома, чтобы никто не стащил его находку и принялся взламывать другой сундук, который по размерам подходил для одежды. Замок поддался быстро, но крышка никак не открывалась, словно ее держали изнутри. Гавейн сунул в щель лезвие меча и услышал приглушенный вопль ужаса. Вытащив меч, он взялся за край двумя руками и с силой раскрыл сундук.

Молодая женщина завопила и скорчилась на дне, прикрывая руками голову. У нее были длинные светлые волосы, связанные на затылке лентой. Черты лица тонкие, еще не потерявшие детской округлости. На покрытом грязью лице белели полоски, оставленные слезами. Одета она была в обтрепанное простое платье служанки.

– Вставай! – велел Гавейн.

Он быстро осмотрелся, но, похоже, в доме больше никого не было. Неизвестно по какой причине, но эту женщину бросили, чтобы она управлялась с солдатами, как знает. В душе Гавейна боролись ярость и желание защитить.

– Я сказал, вставай! – прорычал он и, поскольку женщина не шевельнулась, нагнулся и схватил ее за руку.

Всхлипывая и испуская вопли, она поднялась на ноги. Гавейн увидел, почему ей не удалось бежать: одно бедро было так изуродовано, что женщина едва могла ходить и сильно кривилась набок.

– Боже, ты что, только хромая или еще и безумная? – грубо осведомился Гавейн.

Она покачала головой и взвыла еще громче. Грязные светлые волосы упали ей на лицо. Молодой рыцарь чувствовал рукой, как поднимаются и опадают ее плечи в такт дыханию, как легки от недоедания ее кости. Гнев и ощущение вины, владевшие им на Рождество, снова захлестнули его. Ему хотелось сбить ее с ног одним ударом, но он удержал руку. Может быть, если он спасет жизнь этого существа, его душевное равновесие, которое нарушилось с исчезновением Рогезы, немного восстановится.

– Ты можешь сидеть на лошади?

Женщина смотрела на него испуганными глазами и тихо скулила.

– Господи Иисусе, мне некогда! – бросил Гавейн, подхватил ее на руки, повернулся к лошади и застыл. Женщина взвизгнула и вжалась лицом в кольца его кольчуги.

– Ну, что у нас тут? – Рэндал де Могун загородил плечами дверь и нагло уставился на Гавейна и его ношу. – Девка, э-э? Ну разве ты не везунчик?

Гавейн покрепче обхватил женщину.

– Она моя, – сказал он тихо.

Де Могун вошел в комнату, обогнул круп лошади. Его взгляд скользнул по украшенному резьбой сундучку, притороченному к седлу, и изрядному куску синей фламандской шерсти позади него.

– Это добыча, которую следует разделить между нами поровну, паренек, – ответил он Гавейну так же тихо. – И девку, и все остальное.

Женщина зарыдала, уткнувшись в шею Гавейна. Ее волосы терлись о его челюсть, пальцы в ужасе стиснулись на плече.

– Я не один из вас, – ответил молодой рыцарь – Я не подчиняюсь вашим правилам.

Глаза де Могуна сузились.

– Тогда тебе не место здесь, паренек. Овцы, которые бегают вместе с волками, кончают в их брюхе.

Он будто бы ненароком обнажил меч.

Гавейн отцепил женщину от своей шеи. Та шлепнулась на землю и опять громко завыла, когда увидела, что рыцарь тоже взялся за оружие.

– Ты обещал Оливеру, что присмотришь за мной! – проговорил он, задыхаясь.

– Обещал, и сдержал свое слово, не так ли? Я присматривал за каждым твоим шагом.

Гавейн облизнул губы.

– Тогда бери серебро. Делай с ним, что хочешь, но оставь девчонку в покое. Она бесполезная калека, так что вряд ли понадобится тебе.

Де Могун поднял меч и слегка поскреб подбородок краем рукояти.

– Тут ты прав. Не могу отрицать, что предложение заманчивое, но, видишь ли, если я отступлю от правил для тебя, тогда придется нарушать их ради любого, кому взбредет в голову прикопать что-нибудь для себя, а это уже никуда не годится с точки зрения дисциплины. Вот что, – он опустил рукоять и обратил ее в сторону Гавейна. – Можешь воспользоваться ею первым, а мы, когда кончим, оставим ее в живых.

Молодого рыцаря чуть не вырвало. То, что станется с женщиной после того, как ее изнасилует десяток мужчин, было хуже, чем смерть.

– Бери серебро и удовлетворись этим. Ты сможешь купить на него всех женщин, какие тебе только понравятся, не прибегая к насилию.

С этими словами Гавейн взмахнул мечом, защищая себя и служанку.

Де Могун скривился:

– Ты так и не понял, верно? Ненавижу что-либо покупать!