– Благодарю вас, господин генерал, – ответил я. – Я солдат ваффен СС, и, думаю, будет неправильно, если стану есть, когда мои люди голодны.

– Однако вы должны есть. – Генерал погрозил мне пальцем, как нашкодившему ребенку. – Как командир вы обязаны беречь силы. Как иначе вы сможете сохранить энергию и эффективно командовать солдатами?

Я почувствовал раздражение.

– А какая польза в том, что у меня будет полный желудок, а мои солдаты ослабеют от голода и не смогут драться?

Я бросил на него откровенно презрительный взгляд и, не дожидаясь ответа, развернулся кругом. В голове у меня мелькнуло: «Как мы можем победить в этой войне, если у нас такие командиры? Надеюсь, они попадутся в лапы русским и получат все, чего заслуживают».

Возможно, моя голова была слишком занята мыслями о еде, поэтому я не очень обращал внимания на окружающее и не могу сказать, как долго мы шли. Но когда мы проходили мимо одного изрешеченного пулями амбара, я внезапно остановился и принюхался.

– Жареный поросенок, – непроизвольно сорвалось у меня с губ. – Подождите здесь, я пойду посмотрю, кто там готовит.

Я прошел немного дальше, оставив своих людей в амбаре. Недалеко от обочины в сельском доме я наткнулся на армейский командный пункт. После переговоров с бесчисленным количеством часовых мне наконец удалось добраться до временного штаба армейского генерала.

Генерал, не тратя время на лишние слова, спросил:

– Что я могу для вас сделать?

– Господин генерал, мои люди несколько дней не ели.

– А где они?

– Недалеко, в сарае… Я разместил их там на отдых.

– Как у них настроение, боевое?

Я вкратце описал генералу события последних дней.

– Гм, я подумаю, что можно сделать.

Он вынул из стола записную книжку и выписал пропуск.

– Отнесите это в полевую кухню и отдайте повару.

Глотая слюну, я следовал туда, куда меня вел мой нос, и в конце концов оказался у большого черного сооружения с четырьмя плитами и трубой посередине. Полевая кухня. Повар, как и генерал, оказался добродушным, жизнерадостным человеком с большим животом и щеками, красными как яблоки. Он вытер руки о передник и взял записку у меня из рук.

– Ха, дружище, вам повезло! – Он снял с плеча кухонное полотенце, достал из одной печи поросенка на большом металлическом подносе, поставил его на плиту и передал мне полотенце, чтобы я не обжег руки.

Собираясь скорее принести еду своим солдатам, я собрался уходить, но повар задержал меня.

– Эй, подожди-ка. – Он подошел ко второй плите и достал еще один противень, на этот раз наполненный жареным картофелем. Я не мог поверить своим глазам. Повар зачерпнул полный ковш картофеля и щедро наложил его поверх поросенка на подносе, который я держал в руках.

– Поднос можешь не возвращать. Думаю, нам он больше не понадобится.

Когда я появился на пороге сарая, на меня уставились несколько пар изумленных глаз. Многие непроизвольно закричали от восторга. Мы наелись до отвала, забрали с собой остатки еды и постарались уйти в лес, как можно дальше. Не сомневаюсь, вскоре после того, как мы ушли из сарая, полевая кухня досталась русским…

Печально вздыхал ветер, в верхушках деревьев перекликались кукушки, словно насмехаясь над войной. В лесу штатские и солдаты могли ненадолго укрыться от русских самолетов, которые практически свободно рыскали в немецком небе.

Шедший рядом со мной рекрут приложил ладонь к уху и спросил:

– Господин унтершарфюрер, вы слышите?

Я приказал всем остановиться и прислушался. Среди елей раздавался звон металлического колокольчика.

– А еще чьи-то голоса… И стрельба в отдалении.

Я напряг слух. К сожалению, он у меня так и не восстановился как следует после памятного выстрела нашего «Тигра» под Харьковом.

– А-а-а, да, да… Женские голоса…

Тропинка вывела нас на поляну, где собралась группа мирных жителей со всем своим домашним скотом, коровами, овцами, козами, которых они надеялись спасти. Женщины судорожно хватались друг за дружку при звуках приближающейся стрельбы. Внезапно по стволам окружающих деревьев застучали пули, вниз посыпались щепки, куски коры, сбитые ветви. Вдалеке между деревьями замелькали фигуры в немецких мундирах. На рукавах у них виднелись белые повязки, что выдавало в них предателей из формирований Зейдлица. Вскоре бой в подлеске стих, и на поляне появилась группа старших офицеров вермахта в сопровождении их уставших и разгоряченных солдат. Некоторые солдаты были нагружены большими холщовыми сумками и рюкзаками, набитыми вещами, которые, вне всякого сомнения, принадлежали генералам и были призваны обеспечить им максимальный комфорт. Еще несколько солдат конвоировали захваченных изменников из отрядов Зейдлица, которых они ухитрились захватить в плен. У одного из конвоиров на голове красовалась красная египетская феска, и он прыгал вокруг пленников, кривляясь, как безумный.

Один из офицеров окликнул меня:

– Вы ведь из СС? Расстреляйте вот этих.

– Это вы взяли их в плен, – ответил я. – Мы не занимаемся такими делами. Почему бы вам не шлепнуть их самим?

Я сам себе с трудом верил, что разговариваю со старшим по званию подобным тоном. Не желая иметь ничего общего со всеми этими вояками, я повел своих людей дальше.

Когда мы отошли на достаточное расстояние и офицеры вермахта не могли нас слышать, один из моих рекрутов, большой умница, рассмеялся.

– Они могли бы вас расстрелять за несоблюдение субординации. Просто они подумали, что вы офицер…

Оставшихся солдат моего подразделения я решил вести к нашему тренировочному лагерю в Альт-Хартсмандорфе возле Шпренхагена, где надеялся найти остатки полка «Сокол». В нескольких километрах от деревни нас догнал открытый «юобельваген»[44] во главе колонны из трех грузовиков. Я приказал своим людям сойти на обочину, чтобы пропустить их, однако, поравнявшись с нами, автомобиль остановился. На заднем сиденье сидел офицер в эсэсовской форме с четырьмя серебряными нашивками на воротнике.

– Я штурмбаннфюрер Юнгханс, – представился он. – Вы из какой части?

– Полк «Сокол», господин штурмбаннфюрер, – доложил я. – Мы были в Лихтенберге, когда началось русское наступление.

– Ах, «Сокол»! Там служит мой брат. Послушайте, я командую полком, в котором одни иностранцы, в основном венгры. Хотелось бы слышать поблизости немецкую речь. Вы бы могли присоединиться к моей части. Считайте, что будете моей личной охраной.

Несмотря на высокое звание, слова офицера звучали скорее как предложение, нежели приказ.