Она не могла поверить, что все они совершили проступки против закона и заслужили наказание. Многие выглядели как заботливые матери и жены. Скорее всего, на свободе у них действительно остались семьи.

Однажды в часовне Виктория заметила Мэри, и девушку едва не стошнило. К счастью, Мэри не обратила на нее внимания. Виктория с радостью не встречалась бы с ней до конца жизни.

После службы женщин разводили по камерам. Время от времени их навещал врач, а при возникновении жалоб или просьб — тюремный управляющий. Один раз заходила Элинор, и при виде знакомого строгого лица Викторию охватила невыразимая радость. В десять, независимо от погоды, заключенных выводили во двор на прогулку. Из-за своей болезни Виктория могла отказаться, но тем не менее старалась выходить на свежий воздух каждый день, чтобы хоть ненадолго позабыть о камере.

После прогулки в камере разрешалось читать или шить. По четвергам кто-нибудь из помогающих в тюрьме добровольцев провозил по коридору тележку с книгами. Заключенные могли взять две. В первый раз Виктория выбрала «Джейн Эйр» и «Робинзона Крузо». Она уже их читала, но сейчас остро чувствовала одиночество и оторванность от мира главных героев. Раз в неделю приносили газету. Виктория никогда не следила пристально за новостями, но теперь тосковала по любой весточке из внешнего мира.

Кормили отвратительно. Хотя со временем она начала подозревать, что непривычным к обильному трехразовому питанию женщинам вполне хватало крохотных порций. На завтрак и обед давали маленькую буханку ржаного хлеба. Виктория часто задумывалась, сколько же их печется за неделю в тюремной пекарне. Ужин был самым сытным, к тому же заключенные ужинали в общей столовой. В первый день дали бобы с картофелем; на второй — пудинг на сале с гарниром из картошки; и на третий — тушенку с картофельным пюре. Подобно неизменному черному хлебу, картошка фигурировала в каждом блюде.

К концу первой недели Викторию порадовали неожиданным визитом доктор и Элинор. Врач объявил Викторию здоровой и вышел из камеры, оставив женщин наедине.

— Я отправила в нашу организацию записку и просила их сообщить семье, но до сих пор не получила известий. Это… нормально?

Сиделка задумчиво склонила голову:

— Для обычных заключенных, я бы сказала, да. Но с суфражистками обращаются намного лучше. Родные пробовали с тобой связаться? Посещения запрещены, но ты можешь получать письма. А почему ты не написала сразу семье?

— Я же работаю в Союзе суфражисток за женское равноправие, — пожала плечами девушка. — Думала, они знают, что делать в подобных ситуациях.

Виктория внезапно осознала, что ее преданность организации вовсе не гарантирует ответной заботы. Легкие начали сжиматься.

— Вы сможете передать весточку моим близким?

Элинор бросила взгляд на закрытую дверь и кивнула:

— Поторопись. Мне надо догнать доктора.

Виктория надиктовала адрес Пруденс, поскольку точно знала, что та незамедлительно отправится к Ровене. Оставалось лишь надеяться, что они на время забудут о ссоре и объединятся перед общей бедой. Больше всего на свете Виктории сейчас хотелось услышать от родных слова утешения… в том числе и от Пруденс.

* * *

Пруденс удивленно заморгала при виде скромно одетой женщины на своем пороге.

— Прошу прощения?

В последнее время Пруденс плохо спала из-за кошмаров. С тех самых пор, как Ровена передала известие об аресте Виктории, Пруденс с трудом заставляла себя что-то делать. Безусловно, семья пыталась помочь Виктории, но пока граф не сумел добиться даже официального признания, что племянница содержится в тюрьме Хэллоуэй.

— Вы Пруденс Уилкс? — спросила женщина с сильным ист-эндским выговором, и Пруденс кивнула. — Меня зовут Элинор Джеймс. Я работаю в Хэллоуэйской тюрьме.

Последнее предложение прозвучало с вопросительной интонацией, будто гостья ждет от Пруденс подтверждения.

Сердце девушки радостно забилось, и она кивнула:

— Заходите.

Сюзи вышла на рынок, а Эндрю с утра пораньше отправился на урок. Пруденс, чтобы скрыть волнение, предложила женщине лучшее кресло и спросила, не хочет ли она чая.

— Не откажусь, — ответила Элинор. — Я только что с работы.

Пруденс поставила греться чайник и повернулась к гостье, не в состоянии оттягивать главный вопрос:

— Как Виктория?

— Отважная юная леди, правда? Все уже хорошо.

— Уже?

— Ее доставили к нам синей, едва дышащей.

Пруденс прикрыла рукой рот. Ей часто представлялось в кошмарах, как Викторию скручивает приступ, а ингалятора под рукой нет.

— С ней все в порядке, — отогнала ужасную картину Элинор.

— Спасибо вам.

Девушка накрыла стол к чаю и присела за стол. Сиделка недоуменно разглядывала обстановку.

— Если честно, когда мисс Бакстон попросила меня проведать родных, я не ожидала, что окажусь в Кэмден-Тауне.

— Мы выросли вместе и с детства считали себя сестрами. Подозреваю, она опасалась, что ее настоящая семья забудет связаться со мной. Я же побегу к ним, как только договорим.

— Вполне разумно, — кивнула Элинор. — Виктория попала в несколько странное положение. Ее поступление в тюрьму сразу не оформили, а главной надзирательнице не хочется признаваться в допущенной ошибке. Вероятно, поэтому родственникам трудно установить ее местонахождение. — Сиделка поднесла к губам чашку. Пруденс пригнулась ближе, вся внимание. — Прекрасный чай, благодарю.

Пруденс кивнула и сдержала готовую вылететь просьбу поторопиться.

— Викторию приговорили к трем месяцам. Сообщница получила вдвое больший срок. По словам очевидцев, ваша сестра не прикасалась к картине. Но Виктория бросилась бежать с места преступления, и судья счел это доказательством вины. Другая женщина, Мэри, бежать не пыталась.

— Наверное, Виктория бежала от страха, когда увидела, что замышляет эта Мэри, — фыркнула девушка.

Сиделка бросила на нее острый взгляд:

— Я тоже так подумала, но судья придерживается другого мнения. После вынесения приговора Виктория отправила весточку в организацию, где работала, но почему-то не стала сообщать семье. Никаких заявлений тюремным властям от ее организации не последовало.

— Можно ее навестить?

— Боюсь, что нет, — покачала головой Элинор. — Она может встречаться с добровольцами из благотворительного комитета и адвокатом, но посещения членов семьи и друзей запрещены. Спасибо за чай — то, что надо.

Сиделка поднялась с намерением уйти, но Пруденс положила ей руку на локоть.

— Почему вы нам помогаете? В тюрьме сотни заключенных. Но вы готовы хлопотать ради Виктории.

— Знаете, пусть мне и не нравятся радикальные методы суфражисток, но я сопереживаю их борьбе. Я тоже хочу голосовать и принимать важные для страны решения. Так что помогаю им, как могу. А Виктория совсем еще ребенок. И я не верю, что та, кто помнит наизусть стихи Киплинга, способна уничтожить хранящийся в музее шедевр.