– Почему? – совсем не обиделась я.

– Потому что сразу мне не сказала, что у тебя с Петькой роман. Я бы тогда дала ему твой телефон без разговоров. Хотя нет, вру. Все равно бы не дала.

– Почему? – Меня будто заклинило.

– Потому. А вот когда Витька мне в любви объяснился и сказал, что это ты ему мозги прочистила, я себя такой стервой почувствовала! Ты, можно сказать, ради меня своим шансом выйти замуж пожертвовала, а я...

– Аленка, ничем я не жертвовала...

– Не перебивай. Короче, вот тебе Смагин, делай с ним что хочешь. Только, чур, потом на меня не обижаться, если он тебе жизнь поломает.

– А он может? Мне он показался вполне вменяемым человеком.

– Поживешь – увидишь. Эх, Лариска, не завидую я тебе, сложного мужика ты отхватила!

– Никого я не отхватывала...

– Да ладно! Что я, Петьку не знаю! Чтобы он, впервые почти за два года, что мы расстались, так мне телефон обрывал! Зацепила ты его. Правда, не понимаю чем. Потом расскажешь?

– Может быть. Если ты расскажешь, как Витькину маму укрощать будешь, – улыбнулась я.

– А чего ее укрощать! – беспечно махнула рукой Аленка. – Витька ко мне переезжает, а эта старая клюшка пусть себе одна живет.

– А если за сердце начнет хвататься и умирать? – напомнила я наш с Аленкой недавний разговор.

– Тогда отправлю ее в какие-нибудь Карловы Вары, пусть лечится. Ну, возвращаемся к столу? А то неудобно, Петька ждет.

Мы вернулись. За столом произошла дислокация: Ира пересела к Тане, освободив место для Петра рядом со мной.

– А мы тут пьем за прекрасных дам, – сообщил Пенкин, – присутствующих и отсутствующих. И за любовь.

– Отличный тост, присоединяюсь. – Аленка многозначительно подмигнула Петру, и вдруг я заревновала.

– Ребята, я был рад с вами познакомиться, – сказал Петр, – но мне пора, я зашел на минутку.

Я увидела, как меняется выражение Аленкиного лица, и почувствовала, что и с моим лицом что-то происходит. Это – все? Он уходит?

– И я должен забрать с собой Ларису, – продолжил Петр, – с вашего позволения.

Он протянул мне руку, я вцепилась в горячую ладонь и пошла на ватных ногах к выходу.

Мы сели в машину и стали целоваться как сумасшедшие. По крайней мере мне крышу снесло окончательно, я превратилась в точку, которая перемещалась под его губами. И, закрыв глаза, была то в ложбинке возле уха, то на шее под подбородком, то в ямке между ключицами, то...

– Хватит, остановись, нас оштрафуют за непристойное поведение! – очнулась я и стала застегивать блузку. – Стоим в центре города посреди улицы, нас ведь видно отовсюду!

– Сама виновата! – выдохнул он, успокаиваясь. – Сначала сбежала, потом исчезла. Я подумал, ты не хочешь со мной больше видеться.

– Я хочу с тобой видеться. – Я положила ладонь поверх его руки. – Только я не хочу, чтобы наши отношения комментировали всякие... красотули.

– Отношения с Нэлли прекращены. – Петр завел мотор и попытался аккуратно выехать с тротуара, где была припаркована его машина. – Девушка много о себе возомнила. Я тогда не успел тебя остановить, пришлось объясняться с ней.

– Куда мы едем? – спросила я.

– Куда захочешь. Можем в ресторан заскочить. А потом ко мне.

– Я не хочу есть... А ты обещаешь, что к тебе не ворвется еще какая-нибудь Нэлли и не начнет удивляться, что рядом с тобой не слишком роскошная девушка?

– Обещаю. С прошлой пятницы я совершенно свободен.

Я смотрела на мелькающие за окном дома и чувствовала, как меняется мое настроение. Растерянность от внезапного явления Петра начала проходить, плоть угомонилась, туман в голове начал рассеиваться, и на смену ему пришла мысль: что же я творю? Где моя голова? Почему я позволила себе так втрескаться в этого малознакомого человека? Ведь я его совершенно не знаю, не знаю его привычек, его отношения к жизни, даже возраста его точно не знаю: что-то около сорока.

А из того, что знаю, выводы могу делать самые неутешительные: богатенький плейбой, которому, видимо, наскучили пустоголовые красотки. И он решил заняться мной, тем более что знакомство получилось таким романтичным. Ну позанимается в лучшем случае недельку-другую. А потом что? Наткнусь в его постели на другую женщину, моложе и красивее меня, и пойму, что притяжение, которое я ощутила на ночном тунисском пляже, а потом во время потрясающего секса – мои фантазии? А для него – просто очередное приключение? И в который раз мне придется собирать себя из руин. Оно мне надо?

– Лариса, что-то случилось? – посмотрел на меня Петр, и я вздрогнула от неожиданности.

– Нет. Почему ты спросил?

– Мне показалось, что твое настроение изменилось.

– Если честно, то да. Знаешь, на меня столько всего навалилось в последнее время... Я, наверное, к тебе не поеду. Я хочу домой.

Он помолчал, заглянул мне в глаза и кивнул:

– Хорошо, я тебя отвезу. Куда ехать?

– Недалеко, – усмехнулась я, – мы в некотором роде соседи. Я живу в длинном сером доме на левой стороне Рублевского шоссе. Напротив «Зара».

– Да, я вспомнил, ты говорила. Тогда поедем не по Рублевке.

После череды поворотов по незнакомым мне улицам Петр выехал на знакомую, проходившую со стороны единственного въезда в наш длиннющий двор. Мы медленно двигались мимо подъездов, какая-то старушка с сумкой-тележкой посторонилась, еле найдя себе место между нашей машиной и другими, плотно вставшими на неширокий тротуарчик вдоль дома, и шевелила губами, явно ругаясь в наш адрес. Я ее понимала: сама терпеть не могу идти по этому двору, просачиваясь между проезжающими и припаркованными с обеих сторон машинами.

Я показала, где остановиться. Петр, затормозил и спросил:

– Если ты ко мне в гости ехать не хочешь, может быть, к себе пригласишь?

– Ко мне? – изумилась я.

Он действительно после своего дворца хочет подняться в мою хрущебину? Ну, пусть идет. По крайней мере на своей территории мне спокойнее – голову не потеряю. Да и у него прыти не будет – это не его дворец с джакузи и сексодромом.

– А пошли. Угощу тебя маминым вареньем.

В лифте опять была лужа.

– Чья-то собачка не доехала, – пошутил Петр.

– Алкоголик с верхнего этажа мстит обществу: гадит в лифте из чувства протеста. Придется ехать в соседнем вагоне.

Я открыла дверки тесного лифта-шкафчика. Петр весело хмыкнул, вошел первым в маленькое пространство, я следом, закрыла лифт, нажала кнопку. И тут он обнял сзади, прижав меня всю к себе, от бедер до макушки, и моя броня из глупой рассудочности, которую я старательно выстраивала всю дорогу, рассыпалась вдребезги. Осколки ссыпались к ногам, их звон отдавался в ушах и был серебряным.