Над самым ухом звенит яростный рев Демьяненко:

— Назад! На место! Приказа не было, мать вашу за ногу! Стоять!

В плечи и в шею вцепляются четыре цепкие руки. Мои девки… Ну как вы не вовремя! На Вадика наседают трое его домашних. Вместе с Валерой подлетают чекисты — перекрывают путь. Вижу по взглядам: сунусь — получу, с приклада, в пятак. Ребята конкретные, это тебе не мусора пластилиновые.

— На хер! Надоело! Сколько — слушать? Там людей рвут!!!

— Кирьян! Угомонись! — глаза Демьяна искрятся бешенством… — Или я тебя, по дружбе, лично угомоню. Хочешь — ногу сломаю, шоб ты не рыпался?! Они тут каждую ночь куражатся. Отведем своих в Ростов, лично пойду с тобой — зачистим территорию. Хочешь?! Обещаю! Но не сейчас! Понял! Не сейчас!!! — Кинул моим: — Заберите его…

Поскребу всей семьей тащат назад. Сзади него семенит бабка и гневно шипит ему в спину. На ее руках в крике заходится пацаненок. Видать, жена и внук — дочь с зятем — висят на руках.

Местные тремя небольшими группами отрезают свалку от нас и остальной очереди. Остальные курочат машину. Еще дальше, за разрываемым седаном, какой-то мерзкий шум. Я догадываюсь, «что» — там, но знать точно уже не хочу…

На одном плече бьется Глашка. Все накопленное за сутки вылетает истерикой. Никогда она так не выла, даже маленькой. Моя вцепилась дикой кошкой. Того гляди рожу мне разнесет. Глаза — белые. Снизу вверх орет в лицо. Что-то про «не пущу»… Не пустит она! А как теперь жить с этим?!

В шесть утра свалили последние дозоры, лишь прямо по курсу на холме в сотне метров остался вчерашний «Днепр». Только пулеметик прибрали.

Через двадцать минут тронулись навстречу границе и мы. К раскуроченной ночью машине не подходили. Там и без нас хватает сострадальцев. Да и толку? На меня нашло какое-то озлобленное отупение. Просидел до самого старта под своим колесом. Ни с кем не разговаривал. Не хочу… Алена, задав пару безответных вопросов, заглянула мне в глазки и больше не приставала. Малая тупо не вставала с заднего сиденья до самого «поехали».

Я, как и вчера, шел предпоследним. Проползая мимо, хорошо рассмотрел поле битвы…

Вокруг раскуроченного сто двадцать четвертого «мерса» втоптанным в пыль мусором раскиданы кучи шмотья. На краю, в центре этой свалки — у раскрытого багажника, навзничь лежит мужик с синюшно-серым, уткнутым в гравий лицом. Ноги, пятками врозь, поджаты к животу. Одна рука придавлена корпусом, вторая — вывернута вверх скрюченными, почерневшими от крови пальцами. Видно, что, получив в живот заряд картечи, мужчина, тяжело умирая, греб ими по асфальту. Когда-то белая рубашка и светлые летние брюки превратились в рванину. Перед тем, как пристрелить, — били…

На земле, поодаль, прислонившись к скосу обочины, застыла немая пара. Почерневшая, расхлыстанная женщина лет пятидесяти, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, прижимала к себе лежащую на коленях девушку. На голове белыми пятнами зияют вырванные клоки. Заскорузлые волосы взбиты колтуном и закаменели от крови. Повернутая к дороге часть лица свезена и застыла коричнево-черной коркой. Дочь, судя по судорожной, мертвой хватке в обрывки материна платья, жива, но выглядит — трупом. На правой ноге, у самой ее щиколотки, повисло грязное матерчатое кольцо. Как-то неосознанно, по наитию, без осмысленного желания, я, содрогнувшись, вдруг понял, что — это… Трусики!

Тут, ознобом по телу и жаром в лицо, доходит: это — Зеленские… Я их знаю! Ну, конечно… Они! Оба — врачи. На земле наверняка Михаил Борисович. Прекрасный доктор, хирург-полостник, без блата — не попасть. Она — известный детский ЛОР. На моей памяти их еще «ухо-горло-нос» называли. Кажется, какую-то свою клинику или кабинет имела. Уж и не вспомню сейчас. О муже только слышал, а вот Ольга Романовна до войны депутатствовала в областном Совете.

Уехали, называется, от войны подальше… Все. Надо теперь говорить «были». Нет больше врачебной династии Зеленских.

Развернулся:

— Узнала? — Алена молчит… еще бы! — Еще раз спрашиваю, узнала? — иногда надо не орать, достаточно — понизить голос.

— Да…

Смысл — пытать?! Как она может ее и не знать?! Сотни раз по своим медицинским делам пересекались. Сколько всего таких врачей на тот город?! И вообще, Алена-то при чем? Ей, наверняка, не меньше моего в душу досталось…

Развернулся плечами — пожал холодную руку. Она ответила легким добрым движением. Держись, девочка, скоро уже… Мамсик отпустила меня и прижалась к Глашке. Обе переваривают пережитой кошмар. Как-то надо перешагнуть через этот кусок нашей жизни. Проглотить… Похоронить в себе.

Границу прошли за час с копейками. С милицейским эскортом, под завывания мигалок, проскочили до Ростова. На Лиховском мосту менты отдали кортежу честь. Я так и не понял — или перепутали с какой-то делегацией, или все фронтовые машины из Малороссии теперь «на караул» встречать положено. Может, лично на пацанов накатило: сами стоят — в броне, касках и с кастрированными «АКСами»[106]. Типа — в предчувствии…

К полудню получил заветный, еще пахнувший горячим ламинатом квадрат с широкой красной диагональю, перламутровыми голографическими гербами и собственным красным номером. «Красные» — это мы, малороссияне. «Синие» — дончаки. «Зеленые» — харьковчане. Такой пропуск на лобовом — дорогого стоит. Всего семь дней, правда, но зато — чего душе угодно на машине твори: залейся водярой, обвешайся оружием, навали полон салон нелегалов, взрывчатки в багажник и… катайся, дорогой товарищ, по трем приграничным областям, сутки напролет в свое полное удовольствие — хоть жопой вперед по разделителю.

Мне, правда, и нужно-то всего — без проблем и задрочек на бесчисленных постах промотнуться в Богучар: сдать девчонок Мамсиковым родителям и за сутки успеть обратно. Вопрос, конечно, не в расстоянии — чего там ехать до той «Божьей чарки»: вместе с ростовскими петляниями — лениво ковыряя пальцем в носу по широкой М-04 — неполные четыре часа. Вопрос в моем возвращении… Представляю, как Алена разобидится, да только назад — я уже не сдам…

В Ростове сел на холку Дёмычу; потом, придавив, взялся за Стаса. Ор стоял на весь горотдел — даже, хлюпая наспех накинутыми брониками, прибежали менты «тревожной» группы — но в конце, окончательно посадив Валеркин мобильник, договорились. Встречаемся с Демьяненко на Изваринской таможне завтра с двенадцати ноль-ноль. К этому времени Кравец решает вопрос с войсковым обеспечением и оперативным сопровождением. Дёма и его волкодавы уходят под мою команду. Официально — охрана, негласно — сторожа, притормозить, на всякий случай. Всем — неделя на зачистку района от мародеров и их крыш. Вопросы «наверху» решает Стас. Наше дело — встретиться на границе и присматривать за проведением спецоперации. Полномочия, как с выбриком, раздраженно выразился член Военсовета, — «ноу лимитэд».

Через триста пятьдесят километров пути наша «рэнушка» пересекла помпезную придорожную стелу с юрким зверьком на желто-зеленом фоне. Ну, здравствуй, кузница невест и родина сказочников — Петров град Богучар!