могущественный нехороший человек? Кто у нас самое сильное звено? Уж не госпожа ли Пак КынХе? Надеюсь вы не станете сейчас убеждать меня в том, что мы живём в действительно демократическом государстве, в котором свято соблюдаются права человека?

Лица у обоих моих собеседников кривятся, словно их заставили раскусить лимон.

— ЮнМи-сии, давайте всё же я озвучу то, что мне поручено, а дискуссию о демократии мы… пока отложим.

— Ладно, озвучивайте, что с вами поделаешь. Ведь не отцепитесь же. Я вся внимание.

Адвокат ожидающе смотрит на капитана. Капитан долго молчит, затем через силу выдавливает из себя следующие несколько фраз:

— Если вы, заключённая Пак, согласитесь написать прошение о помиловании на имя госпожи президента, существует очень большая вероятность того, что ваше дело будет в ближайшее время пересмотрено в суде в вашу пользу и вы сможете выйти на свободу.

— Вот как! А с какого это перепуга возникла у генерала такая странная, не побоюсь этого слова, идея?

— Он озабочен судьбой своего бывшего подчинённого, попавшего в сложную жизненную ситуацию.

— А то, что в эту сложную ситуацию я попала всецело по его вине, его до сих пор никак не заботило? Несколько месяцев обо мне не вспоминал, а тут вдруг спохватился. Дайте-ка я угадаю, в чём причина. Видимо, слишком много людей стало задаваться вопросом, кто и за что засадил в тюрягу молодую и ни в чём не виновную девушку? А ответить-то генералу и нечего. Кресло под ним зашаталось, да? Неудобно стало сидеть? Вот и придумал вывернуться за мой счёт. Я прошу о помиловании, меня выпускают, всем хорошо, все довольны, все в шоколаде. А то, что на моей репутации останется несмываемое пятно, так это мелочь. Агдан утрётся, да? Пусть уже хотя бы тому радуется, что из тюрьмы вышла… Так вот что я вам скажу, господа внезапно озабоченные. Никакого прошения я писать не буду, даже и не надейтесь. Невиновные люди о помиловании не просят. А если у вас там в вашей прогнившей армии что-то очень сильно зачесалось, то сами и расхлёбывайте. Раньше надо было думать.

— Госпожа Пак, я бы всё же настоятельно рекомендовал вам прислушаться к вышеизложенной просьбе.

— Капитан, вы можете рекомендовать что угодно и кому угодно. Это ваши и только ваши проблемы. А я свою позицию уже высказала вполне определённо. И она не изменится.

— Вы совершаете серьёзную ошибку…

— Боже мой, какая ирония судьбы, вы не находите? Вот ваши командиры сделали однажды большую подлость и теперь лихорадочно вынуждены расхлёбывать последствия. В тюрьме сижу я, а плохо почему-то вам. Вы думаете, это мне дали пять лет? Нет, это вам дали пять лет. И я уверена, что виновные за всё заплатят сполна. А кто-то, возможно, и в самом деле сядет. Вместо меня. До свидания, господа. Не печальтесь. В тюрьме тоже можно жить. Я знаю — успела убедиться на своём печальном опыте. И вот что я ещё хочу сказать вам напоследок. У нас прекрасная страна. В самом деле прекрасная. И если отправить в отставку хотя бы часть идиотов, занимающих по какому-то недоразумению руководящие должности, она станет ещё прекраснее. Так и передайте вашему генералу. Анньён!

Капитан с адвокатом недовольно смотрят на уходящую ЮнМи и слышат, как она негромко напевает:

Ханырым параке, курымын хаяке,

Шибарандо пурова, пупурын не-маим…

(서른세번째꿈) Сон тридцать третий. Дежавю

Сон Сергея Юркина

— Так, девочки, все молодцы, — говорит наконец Пэ ЮнДжон, наш хореограф. — Можете немного передохнуть. А потом возьмёмся за "Lovey Dovey".

Мы все падаем у стены, вытягиваем ноги. Сил почти не осталось. Но это только кажется, на самом деле нам ещё часа два махать ногами и руками. Немного передохнём и продолжим. Ина (я теперь так называю ИнЧжон) передаёт мне бутылочку с водой. Вечно голодные ХёМин и БоРам с удовольствием подкрепляются листиками салата. СонЁн мужественно терпит: у неё жесткая диета.

ДжиХён весело общается с кем-то по Скайпу, вовлекая в разговор сидящую рядом КюРи. Обе хохочут.

— ДжиХён-а-а, кто там? — интересуется СонЁн.

— Мой старший брат звонит, — отвечает та. — Он у меня заботливый. Спрашивает, как у нас дела?

— ХёДжун, анньён! — говорим хором. — У нас всё хорошо.

Ко мне подходит ЁнЭ.

— Юна, — подаёт телефон. — Тебя.

— Кто? — спрашиваю. Если не мама, говорить ни с кем не хочу.

Она в ответ страшно округляет глаза. Ничего не понимаю, но телефон беру. Девчонки, подозревая, что сейчас у меня будет очередной разговор с ДжуВоном, прикипают ко мне взглядами и обращаются в слух.

Но это не ДжуВон. И даже не мама. Звонит последний на свете человек, с которым я хотел бы общаться. Вернее, предпоследний, если последней считать дуру ЮЧжин. В состоянии лёгкого охренения вслушиваюсь в неприятный голос, в ответ на предложение киваю, затем, спохватившись говорю вслух:

— Да, госпожа, хорошо. Я буду.

— Кто звонил? — спрашивает СонЁн, когда я после разговора отдаю телефон ЁнЭ. — Что-то плохое случилось?

— Почему ты так решила?

— У тебя такое выражение лица… Как будто тебе что-то неприятное сказали.

Ха! Знала бы она, кто мне сейчас звонил, тоже бы нехило так удивилась.

— Нет, сонбе, ничего не случилось, — успокаиваю тем не менее. — Просто я не ожидала, что мне позвонит именно этот человек. Это так… Семейные дела.

— Ну-ну, — говорит СонЁн. Но вижу, что она мне не верит.

ЁнЭ не спускает с меня вопросительного взгляда. Я в ответ пожимаю плечами, мол, сама в непонятках. Ну ладно, будем