Не помня себя от отчаяния, Лена долго стояла неподвижно. Потом огромным усилием воли стряхнула с себя оцепенение, отбросила волосы со лба и присела на скамеечку. Глаза ее были сухи. Сжав губы, твердо решив не идти ни на какие компромиссы, она обдумывала, как быть дальше. Минуты бежали за минутами, и вдруг ее смятенный ум нашел решение. Иного выхода нет. Так она и поступит, чего бы это ей ни стоило. Ей хотелось бежать, забиться в какую-нибудь дыру, вытравить все из памяти. И, съежившись на скамеечке, она принялась намечать план действий.

В понедельник, двадцать первого февраля, на первой полосе «Хроники» появилась первая из статей Данна о деле Мэфри.

Вопреки своим привычкам — Данн обычно вставал поздно и не торопился выйти из дому — он на этот раз рано пошел в «Хронику». На панели мальчишки выкрикивали заголовки статей, размахивали специально отпечатанной Мак-Ивоем рекламой. Услышав эти крики и увидев фамилию Мэфри, набранную крупными буквами и колышащуюся на ветру, Данн почувствовал, как от радостного возбуждения по телу его побежали мурашки. Он был не слишком тщеславен и не питал особых иллюзий на счет своей профессии, но твердо верил, что газета должна обо всем говорить и в умелых руках может стать большой силой. «Ну вот, нарыв вскрыт, — размышлял он. — Это явится хорошенькой встряской».

Когда он пришел в редакцию, Мак-Ивой был уже там — они решили вместе работать над этой серией статей, — и Данн, естественно, поделился с ним своими мыслями:

— Хотелось бы мне посмотреть на рожу Спротта… и Дейла, когда они увидят, что им подано к завтраку.

Мак-Ивой был настроен менее восторженно. Он с довольно мрачным видом пожал плечами.

— Теперь мы влезли в это дело по самые уши. Будем молить Бога, чтобы все сошло благополучно.

За день ничего особо существенного не случилось. Несколько киоскеров по телефону затребовали еще две-три сотни экземпляров газеты. И все они были распроданы. Отправившись в ресторан обедать, Данн видел, что на улицах, в трамваях — всюду люди читают его статью. Но пока все было спокойно: затишье перед бурей, сказал он себе.

На следующее утро около одиннадцати зазвонил телефон. Во второй статье, которая была гораздо сильнее первой, где излагались лишь основные факты, уже прямо говорилось об ошибке, допущенной судом. Глядя на Данна, Мак-Ивой поднес трубку к уху, затем многозначительно кивнул, и губы его беззвучно произнесли: «Дейл».

Вслух же он сказал:

— Да, это редактор «Хроники». А, доброе утро, господин начальник полиции. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

Наступила пауза. Поскольку в редакции не было отводной трубки, Данн не мог слышать того, что говорилось на другом конце провода. Он слышал лишь одного из собеседников, а о том, что говорит другой, мог судить по выражению лица Мак-Ивоя.

— Мне это крайне неприятно, господин Дейл. Но о какой, собственно, статье вы говорите? Ах, о деле Мэфри. Ай-яй-яй! Надеюсь, она не слишком вас огорчила?

Лицо редактора продолжало оставаться бесстрастным.

— Право, не понимаю, против чего тут возражать. Наша обязанность рассказывать о любых событиях. Ничего другого мы и не делаем. Что-что? Нет, сомнений на этот счет у нас нет. Зато есть кое-какие любопытные факты.

Последовала более продолжительная пауза. И Мак-Ивой заговорил уже менее любезно:

— Мы не боимся обвинения в диффамации или в чем-либо подобном. Мы считаем, что публика должна знать об этом деле. И, клянусь Богом, позаботимся о том, чтобы она узнала.

Опять пауза. Глаза редактора сверкнули за стеклами пенсне.

— Я бы на вашем месте не стал этого делать, Дейл. Видите ли, мы можем напечатать остальные статьи в газетах Ховарда Томпсона. То есть в пяти провинциальных и одной лондонской ежедневной. Они уже предлагали нам купить весь материал Данна. Нет, на вашем месте я не стал бы этого делать. И постарайтесь держать себя в руках. Вам еще потребуется самообладание. Кстати, если хотите прочесть признание инспектора Суона, то оно будет опубликовано в нашей очередной статье. Вы найдете ее завтра в «Хронике».

Лицо Мак-Ивоя, когда он опустил трубку на рычаг, пылало. Он закурил сигарету, чтобы немного успокоиться.

— Дейл взбешен. Да оно и понятно. Я счел за благо продемонстрировать ему нашу непреклонность.

— Дейл, — неплохой малый, — заметил Данн. — И в общем, честный. Он действует сейчас под нажимом тех, кто стоит над ним. Но сделать он все равно ничего не может.

— Мог бы, — возразил Мак-Ивой. — Но не станет. Ополчившись на нас, они фактически признают свою вину. Мы их приперли к стенке. Могу поспорить на рюмку вина, что завтра или послезавтра сам босс пожалует к нам. — Он взял листок бумаги, который только что положили ему на стол. — Так или иначе, бизнес от этого не страдает. Мы напечатали сегодня лишних двадцать тысяч экземпляров. И все раскуплены.

На следующее утро дело Мэфри было уже у всех на языке. Почта принесла целый мешок писем от читателей «Хроники», несколько газет высказалось по поводу статей Еретика. Комментарии в большинстве своем были весьма осторожные, а блэнкширский «Страж» даже решил сделать внушение Данну: «Мы опасаемся, что наш уважаемый коллега, взяв на себя миссию исправить мир, зашел в данном случае слишком далеко». Однако в лондонском «Рекорде», либеральной газете с весьма солидной репутацией, на эту тему была опубликована передовица, которая начиналась так: «Уортлийская „Хроника“ выступила с серьезнейшими обвинениями, и если эти обвинения верны, то они не могут не потрясти всю страну». И заканчивалась: «Как и все предыдущие статьи, вышедшие из-под талантливого пера Еретика, здесь каждое слово исполнено горячей убежденности. Мы с величайшим интересом ждем дальнейших статей этой интересной серии».

— Началось. — Мак-Ивой протянул Данну вырезки. — Обождите, что еще будет, когда они прочтут про Суона. Кстати… на вашем месте я не задерживался бы вне дома допоздна.

— Ну что вы! Они никогда не осмелятся.

— Конечно, нет, — подтвердил редактор каким-то странным тоном. — Но вы можете простудиться.

Раздался стук в дверь. Вошел молодой человек — секретарь Мак-Ивоя.

— Извините, сэр. У телефона секретарь сэра Мэтью Спротта. Сэр Мэтью был бы вам очень признателен, если бы вы зашли к нему сегодня, в любое время.

Данн и Мак-Ивой обменялись взглядами. Мак-Ивой вытянул ноги под столом.

— Скажите секретарю сэра Мэтью, что, к сожалению, это невозможно. Мы очень заняты. Но если сэр Мэтью пожалует к нам, то мы будем рады его видеть.

— Хорошо, сэр. — И секретарь вышел.

— Он ни за что не придет, — заметил Данн.

— Может быть, и нет. — Мак-Ивой передернул плечами. — Но вот уже пятнадцать лет, как он держит людей в страхе. Пора постращать и его.

В следующих двух статьях весьма недвусмысленно говорилось о том, что на суде не был учтен срок беременности убитой и что представитель обвинения весьма странно вел себя по отношению к свидетелям. Вот тут уж хлынула лавина. Почта мешками прибывала в «Хронику», и столько шло телеграмм, что Мак-Ивой посадил в соседнюю комнату специальную группу для сортировки корреспонденции, в то время как сам он и Данн, сняв пиджаки, работали у него в кабинете. Телеграммы были самые разные — от сумасшедших, от обществ по борьбе с одним, с другим и с третьим, иные были оскорбительного содержания (возмущенные авторы заявляли, что статьи Еретика подрывают основы закона и порядка), но в основном корреспонденты со всех концов страны от души желали газете успеха в ее начинании. Однако среди мусора попадались и жемчужные зерна.