ее башке съехал вниз (и уже телепался в районе пышной груди); она вымученно глядела себе под ноги, испытывая, по-всему, неимоверное желание скинуть зажевавшие ее пальцы лодочки.

Вздыхая (словно втащила тяжелую ношу на рынок), явилась богиня (Геба, Юнона ли?), прошла в голову процессии и встала на одно колено…Толпа напряглась, предвкушая награждение. А первая, что шла под знаком «Розы», даже выступила вперед, рассматривая через прорезь маски возбужденные азартом лица.

Солидно прошествовал Господин к коленопреклоненной богине-служанке, вдумчиво и осторожно принял ларец. Прижал его к груди (даже погладил крышечку…). Потом распахнул ее, развернув ларец так, чтобы блеск каменьев ударил глаза…Потом Господин очень важно махнул рукой, подзывая машину — и весьма ловко запрыгнул в открытый салон. В этом салоне, вальяжно облокотившись, главный попечитель городских удовольствий и объехал весь запотевший от ожидания народ; за рулем я разглядел Тимура, брата Айше. На нем была ливрея, похожая на гостиничную. Они с «Розой» скрестились взглядами и я догадался, кто шел первым номером.

А вся толпа смотрела на Господина…Сделав круг, он легко спрыгнул возле украшенного цветами спуска…и наступила тишина.

Он стоял (с виду — несколько смущенный) между крохотными перильцами, перевитыми плющом… За его спиной неслышно возникла парочка пиратов… По его команде — они шустро убрали подальше лесенку, — и вот, здрасте! вместо удобного спуска — обыкновенный школьный канат повис как-раз над центром надувного «бассейна»…

Публика, привыкшая к сюрпризам, плотоядно помалкивала. Многие уже поняли задумку устроителя — и занимали тарифные места.

Жадные на чужое унижение глаза уже ласкали вскинутую вверх руку: алмазным потоком стекали по ней «древние византийские реликвии»…

Толпа перестала дышать.

Подобралась и Айше-Роза…

Богиня (Юнона, Геба?) уже неловко поднималась с колен…

По-отечески снисходительно ББГ усмехнулся девчонкам, подмигнул «Розе», пожал плечами в сторону уже расстроенной богини:

— Итак, друзья…Мы подошли к главному торжеству…Чью голову украсит сие великое творение?.. Говорят — первой его добыла в честном бою королева амазонок. Не будем нарушать традицию, друзья! Пусть будет судьей… честный поединок!

И после этих слов Господин простер над пропастью руку — и медленно, очень медленно! — разжал пальцы…И блестящие подвески змейками скатились туда, где их жадно заглотила пучина.

— Н: ачали! — Захлопал он в ладоши. — Кто хочет корону? Вперед, амазонки!..

Но и первая и вторая и даже третья! («Ромашка») — все, как заторможенные, глядели с трехметрового обрыва на заполненную «мулякой» чашу… Систему сломала четвертая, «Подсолнух». Даже не она сама, а — богиня — не то Геба, не то Юнона, которая как раз и ухватила этот «Подсолнух» за пухлые плечи, и почти пинком запустила вниз, в жадно чавкнувшее болото.

Пятые и шестые номера то же собрались испытать удачу, но теперь их у спуска ждала засада: богиня в расстроенных чувствах, сбросив трагическую маску — стояла в узком проходе, как спартанцы на Фермопилах.

Вот тогда к спуску рванулся сам Белый Господин! Легко отшвырнув не подходящую ему по кондициям Эмилию Карловну, он прочно и надежно перегородил нелегкую тропу к счастью; как всемгущий Зевс, он подзывал белыми рукавами тех, кто либо сам не решался, либо встречен был неуступчивой Гебой…

И тут раздался первый, чужеродный здесь звук: как ополоумевший — взвился и завизжал протестующий вопль клаксона… БОЛЬШОЙ БЕЛЫЙ КАПОТ наехал на замершего в удивлении попечителя — и он САМ, не дожидаясь толчка, спрыгнул вниз (грамотно, на излете, прикрыв лицо полями ковбойской шляпы…). В ту же секунду и Эмилия Карловна перестала быть Гебой там или даже Валькирией, а превратилась в худую русскую старуху, у которой сукин сын украл надежду…И говорила — не как культурные немцы.

Я вырвался, отпихивая тетку (она, впрочем, не сильно протестовала) — и одним из первых увидел: Белый Господин — уже не был Белым Господином… Он был одет, как черт из пекла; стоял по пояс в коричневой жиже, и его ковбойская шляпа с белоснежным верхом плавала рядом. А безутешная Катька, не решаясь нырять, нелепо подскакивала тут же, ногами стараясь нащупать утерянное сокровище.

— Буцай! — Проревел попечитель. — Держи Тамерлана!..

Тимур не стал дожидаться Буцая. Сдернув ливрею, он утаскивал прочь свою полуголую Розу.

И вот тут произошло — неожиданное!

Девчонки — из оставшегося цветника, САМИ бросились к канату: и там началась свалка! Вскоре они все оказались внизу, все славно переляпались и стали водить вокруг шефа хоровод… Народ брызнул к перилам; стали орать, свистеть, швырять вниз маски, рога, заячьи уши (у кого что из реквизита осталось) и, перекрывая гам, выкрикивать обычные сальности, неизменные спутники грязевых боев:

— Девчонки! Снимайте уже эти лохмотья…

— Секс — потом! Секс — потом…Девочки: не обнимайтесь!

— Вон та, которая с угла: ты что, кавалера ждешь на «белый танец»?

Загоготали и заголосили; швырялись (как в зоопарке) мелким съедобным мусором…Разорвав круг, бывший белый человек уверенно двинулся к бортику; здесь он замер и (как ни в чем ни бывало) приподнял шляпу, благодаря за внимание:

— Прощайте, друзья!.. До нескорой встречи!..

Резво обернулся к своим нереидам: «Водяные фурии — ищите пропендулии!.. Не бойтесь: грязь — экологически чистая. Итальянская… Я всех вас люблю!.»

И, перекинув тяжелое тело через надувной бортик, тяжело зашлепал к ближнему морю.

Одна Катька провожала его, тоскливо вздыхая в болоте.

А мать ее — на глазах у всех, шмякнула пустой ларец со всей дури. Он даже не раскололся: похоже, был настоящим, без фуфла.

2. Побег

Крупный план старого друга

К шести я опоздал. Привык летать на моторе, а тут пришлось чухать шагом лыжника (перебирая рычаги). К тому же меня задержали…

Дядька Мотыль ногами «затолкал» меня в угол между стеной и пандусом. Он требовал Чоко Тумако: нелетающего «колумбийца» и еще — угрожал родителями.

Дохлый номер — стращать меня Родителями!..

Скажите, ЛЮ-Ю-ДИ, — кто их сейчас боится?

— А Дровосек-Титан вам не подойдет? — Издевался я уже в наглую.

«Дровосек-Титан» — самое большое насекомое на нашей планете. И самое редкое.

Но он все-равно не сдавался. По-видимому, крепко надеялся на свой «засадный полк» — моих предков.

— Все им расскажу… — Бормотал старик в своем полотняном плаще. (При этом — пинал мою подставку для ног…). — И про сестру и про ее взломщика-хахаля… Им нужен им зять-рецидивист?

От его настырного общества меня спас Тристан. Выскочил невесть откуда с какой-то сарделькой в зубах, и дядька Мотыль не стал испытывать судьбу, только проворчал тоскливо: «Вот оно, воспитание… Ворюга, не хуже хозяина!»

Я погладил шею Тристана. Все понятно: Черноухов сторожит Машку где-то у входа. Какой — с гипсом!