Я коротко киваю в ответ. Вполне стандартное для него начало.

– Я не буду учинять длинных допросов или читать тебе лекции… Это ни к чему. Верно? Мы оба уже взрослые люди. Но не задать один-единственный вопрос я не могу. Не имею права. Он просто напрашивается сам собой. Извини… Один? Хорошо?

Я снова киваю. Он выдерживает паузу. Отправляет в рот тонкую пластинку жевательной резинки – он любит, чтобы изо рта приятно пахло, и старательно следит за этим, – и спрашивает:

– Какого хрена?

Мне нечего ответить, и я предпочитаю сохранять молчание. Тем более когда вопрос поставлен в такой грубой форме. Если он хочет нормального человеческого общения, то пусть выражается прилично. Терпеть не могу быдла.

Он понимает свою оплошность и согласно кивает головой:

– Хорошо. Я перефразирую… Зачем? ЗА ЧЕМ это нужно было делать?

– Она заслужила. И ты прекрасно об этом знаешь.

– Знаю. – Он коротко оглядывается через плечо и понижает голос до шепота, хотя рядом с нами никого нет. Даже соседние скамейки опустели, едва из тоннеля вынырнул «нос» электрички. Многочисленные пользователи метрополитена дружной толпой двинулись на посадку. Все, кроме нас двоих. – И полностью с тобой согласен. Зеленскую необходимо было ликвидировать. И мы обязательно сделали бы это, но не сейчас, а чуть позже. Всему свое время. Пойми! Я контролирую ситуацию. И самое главное… Ее ликвидация должна была пройти иным способом. В нее нельзя было стрелять из снайперской винтовки. Ни в коем случае.

– Почему?

Я знаю ответ на этот вопрос. Слабоумием я, слава богу, не страдаю. И даже прекрасно понимаю всю логику выдвигаемых им претензий. Понимаю, что он прав. На все сто процентов. «Косяк» на мне. И, может быть, даже «косяк» фатальный, способный создать необратимые для всех нас последствия… Но молчать тоже было бы глупо. Нужно как-то оправдываться, «прикинуться шлангом» и попытаться «разрулить» ситуацию. Я прекрасно осознаю тот факт, что в случае крайней необходимости для него не составит труда пустить меня в расход. Он уже делал это прежде. И совесть его не мучает. Для него это так же просто, как жевать резинку. Он всегда знает, что делает.

– Ты сейчас издеваешься? – Он с явной неохотой поворачивает голову в мою сторону. – Зеленская – биатлонистка, человек, имеющий самое непосредственное отношение к стрелковому оружию. И такого человека убивают из снайперской винтовки. Ты думаешь, легавые – совсем дураки, не сумеют сложить два плюс два? Сумеют. Поверь мне, сумеют. А ведь нам до сих пор удавалось все делать так, чтобы у них не было в этом деле ни единой зацепки.

– Эта зацепка слишком слабая. На ней нельзя ничего построить.

– Да ну! – Он не пытается скрыть язвительных интонаций. – С чего такая уверенность? Знаешь, в чем моя сила?

Вопрос риторический, не требующий ответа. Я знаю, что он сам ответит на него через пару секунд. Так и происходит.

– Я никогда никого не считаю глупее себя. Поэтому, в отличие от многих других, я до сих пор жив и нахожусь на свободе. А те, кто игнорирует это правило…

– Все ясно. – Я отваживаюсь на то, чтобы не дать ему раздухариться. В противном случае встреча рискует затянуться надолго. – Но изменить-то я уже ничего не могу. Давай будем откровенны друг с другом, не станем ходить вокруг да около. Только по существу… Я не жалею о содеянном. Зеленская получила свое. И не важно, кто и как это сделал. Уже не важно. Вопрос в том, что дальше? Есть какие-то конкретные пожелания?

На некоторое время он вновь погружается в молчание. С разных сторон на станцию снова начинает стягиваться народ. Скамейку слева от нас занимают две пожилые дамы с набитыми продуктами сумками. Скамейка справа пока пустует.

– Я постараюсь разобраться с этим, – продолжает он. – Пока еще не знаю как, но постараюсь. Как много известно Сергею?

– Он считает, что приказ исходил от тебя.

– Твою мать! – невольно срывается с его уст. – То есть ты творишь, что хочешь? Я правильно понимаю? Выстрел по биатлонистке из снайперской винтовки, человек из управления уголовного розыска в зале ресторана, дезинформация подельника… Что еще в этом списке?

– Больше ничего. И я даю слово, что подобного больше не повторится. Никаких действий за твоей спиной.

– Надеюсь на это. – Мне кажется, что на долю секунды в его глазах метнулись искры. – Я не стану работать с человеком, который действует на свой страх и риск. Я предупреждал тебя об этом с самого начала.

– Да. Я помню.

– Так вот, к такой схеме давай и вернемся. Ты – исполнитель, я – заказчик. Никакой самодеятельности! Никаких действий без моего ведома.

– Договорились. Расходимся? Или есть что-то еще?

Он вздыхает. Такое с ним случается не часто. Проявление эмоций, как правило, ему чуждо. Любых эмоций. Но сегодня… Сегодня мне, кажется, удалось выбить его из привычного равновесия. Пусть и ненадолго, но удалось.

– Расходимся.

Он первым поднимается со скамейки и, не оглядываясь, уходит. Я не смотрю в его сторону. Продолжаю сидеть, словно ожидая прибытия очередного состава. В правом кармане начинает звонить телефон, но я не обращаю на него внимания. Говорить с кем-либо сейчас не хочется. Мне нужно время, чтобы перестроиться.

Тоннель метро освещается фарами, и через секунду на станцию врывается грохочущий состав. Народ толпой устремляется к вагонам. Я не тороплюсь. Спокойно поднимаюсь, направляюсь к ближайшим дверям и захожу внутрь. Двери плавно закрываются за мной. Состав трогается с места.

Небольшой скромненький стадион подмосковного клуба «Нерпа», рассчитанный максимум на три тысячи зрителей, в этот день выглядел особенно уныло. Пробные забеги в условиях, приближенных к соревновательным, – это далеко не то же самое, что сами соревнования. Даже на клубном уровне. На крытых трибунах можно было насчитать от силы сто человек. Родственники и друзья спортсменов, а также особо преданные клубу фанаты. На протяжении трассы, демонстрируемой на огромном подвешенном экране, болельщиков и вовсе не наблюдалось. Там присутствовали только представители руководства клуба и тренерского штаба. Да и то в единичных экземплярах.

Наблюдая за стартом шестнадцати участниц забега, Гуров зябко поежился и поднял воротник пальто. Погода сегодня выдалась морозная, утром термометр зафиксировал отметку —23°. Полковник успел неоднократно пожалеть о том, что не захватил из дома шапку. Густая шевелюра не сильно спасала положение.

Биатлонистки синхронно сорвались с места, энергично отталкиваясь палками от покрытого коркой снежного наста. Девушка под номером «шесть», с выбившимися из-под облегающей красной шапочки светлыми прямыми волосами, сразу оторвалась от общего пелетона метров на триста, но через пару секунд нагнавшая ее невысокая миниатюрная одноклубница под одиннадцатым номером пристроилась лидеру в хвост. Она не пыталась ее обогнать, но и не отставала ни на сантиметр, выдерживая дистанцию. Вероника Калинина с белой повязкой на лбу оказалась третьей. Все остальные потянулись за ней. Пройдя под трибунами, девушки дружной толпой миновали стрельбище и вырвались на трассу. Некоторое время Гуров мог видеть только их удаляющиеся спины, но вскоре и они скрылись за поворотом. Стартовая поляна опустела.