Вот и приходится убирать мальчика в тень, несмотря на всю его хватку и дознавательские таланты. Тем более что, передав дело Проуну, она никакой ошибки не совершит. Толстяк, с ее точки зрения, компетентен, имеет опыт, одет нарядно, да и покойный муж ему вроде бы доверял.

«И все-таки Проун — скотина, осел и засранец!»

Этого мнения Лайам менять не стал.

На закате они добрались до постоялого двора — полудеревянного-полукаменного строения, спрятанного в густом перелеске. Лайам возблагодарил небеса, услыхав, что свободных помещений полно и что номер ему делить с Проуном не придется. И вдова, и толстяк соблаговолили отужинать в своих комнатах, а Лайам пошел к писцам.

Клерки тепло приняли квестора, а когда выяснили, что тот никогда не встречался с Акрасием Саффианом, многое порассказали о нем. В конце ужина Лайам составил себе мнение о покойном судье, как о человеке умном и осторожном, с развитым чувством юмора и ошеломляющей проницательностью. Один из писцов даже уподобил Акрасия древнему королю Таралона Асцелину Эдару, прославившемуся своей мудростью на полсвета. Возможно, эти добрые люди и перехватывали в своих воспоминаниях через край, но то, что усопший был человеком незаурядным и дельным, сомнению не подлежало.

Когда с ужином было покончено, Лайам пошел к себе, раздумывая об услышанном. Уже в комнате до него вдруг дошло, что в разговоре клерки ни разу не упомянули о госпоже Саффиан. Это показалось ему странным. «Ничего странного, — тут же поспешил он себя успокоить. — С какой стати было о ней поминать, когда помыслы всех собравшихся обратились к великому Асцелину? Знает женщина свое дело — и ладно, и хорошо».

В дверь постучали, потом она приоткрылась, и в щель просунулась голова в ночном колпаке.

— А, квестор Ренфорд, я очень рад, что застал вас. Скажите, вы не могли бы вернуть мне… э-э… тот отчет?

— А обещанные документы вы принесли?

Проун протянул ему ворох бумаг. Лайам взял их и повернулся к свече.

— А… а отчет?

Лайам глянул на Фануила, лежащего на груде сумок, и поддался соблазну.

— Боюсь, он глубоко запакован. Завтра без лишней спешки я его раскопаю. Доброй вам ночи, приятных снов. — Он попытался закрыть дверь, но Проун вцепился в косяк мертвой хваткой.

— Но… но нельзя ли это сделать сейчас?

— Помилуйте, квестор, сейчас уже поздно. Я устал, мне хочется спать. Не беспокойтесь, все к вам вернется в полной сохранности. Кроме того, у вас ведь имеется оригинал. Так зачем же вам копия?

Какое-то время Проун стоял недвижно, словно соображая, как поступить, затем голова его дернулась.

— Вы правы, да, вы, конечно же, правы. — Толстяк отступил в коридор. Лайам закрыл дверь и разочарованно хмыкнул. Поиграть с Проуном в кошки-мышки не удалось.

«Неужто в нем и вправду проснулись и рассудительность, и деликатность?» — думал он, укладываясь в постель.

Утром, устроившись поудобней в седле, Лайам издали поклонился вдове Саффиан и направил Даймонда к середине колонны. Долгое время он ехал с клерками, с ними же и перекусил на привале, а после полудня ускакал далеко вперед. Окружающие дорогу леса постепенно сменились лугами в кудряшках дубовых рощиц, и Лайам позволил чалому перейти на галоп.

Он первым добрался до места ночлега и битый час любовался закатом, посиживая в придорожной беседке с кружкой пива в руке. Завидев его, подъезжающий Проун сделал большие глаза и что-то шепнул госпоже Саффиан, но Лайам решил не обращать на это внимания. «Терпеть осталось недолго, — сказал он себе. — Затем нас с чалым ждут Саузварк и свобода. А пока пусть все идет, как идет».

И опять председательница с толстяком соизволили ужинать в одиночку. Впрочем, Лайам немало тем не смутился — в компании клерков он уже чувствовал себя почти что своим. Правда, на сей раз их высказывания сделались более осторожными (видно, и до них дошел слух о трениях между новым квестором и толстяком), но общая атмосфера застолья оставалась по-прежнему дружелюбной. Затем, после короткой прогулки на сон грядущий, Лайам пошел к себе. День удался, но еще не окончился — в дверь постучали.

— Да? — Лайам встал на пороге, не давая гостю войти.

— Вы… вы нашли тот отчет? — Проун явно заискивал. Лайам, поморщившись, пошел к своим сумкам и без труда отыскал в них нужный пакет.

— Вот, получите, — сказал он, швыряя бумаги Проуну, и почему-то счел нужным добавить: — Я уже снял себе с них копию, так что можете все это спокойно забрать.

— Копию? — глаза толстого квестора округлились. — У вас есть еще одна копия?

— Да. А в чем, собственно, дело?

— Ох, я… вы… видите ли, — сбивчиво забормотал Проун, — вы человек, конечно же, свой… но должна соблюдаться секретность… эти записи… не все в них бесспорно… вдруг обнаружится, что кто-нибудь невиновен…. чья-то честь будет задета… так что уж будьте добры…

Лайам устало вздохнул. Раболепие толстяка начинало вызывать в нем брезгливость.

— Я пошутил, квестор. Никакой копии у меня нет.

«С чего он так суетится?»

— Нет?

— Нет. Я пошутил.

— А. — Проун провел ладонью по лысине, смахнув капли пота, и затравленно хохотнул. — Понимаю. Хорошо. Посмеяться иной раз не грех. Доброй ночи, квестор, доброй вам ночи. — Сжав в кулаке драгоценный отчет, толстяк поспешил прочь.

«Вот идиот», — подумал Лайам и, покачав головой, постарался закрыть дверь поплотнее.

К вечеру ареопагу надлежало прибыть в Дипенмур, и Лайам, вновь вознамерившись опередить колонну, погнал Даймонда по боковой тропе. Ему хотелось еще до сумерек успеть взглянуть на герцогский замок — поговаривали, что в дневном освещении он очень хорош. Стражники крикнули, что от поезда удаляться опасно. Он махнул им рукой и тут же о них забыл.

Широкое полотно пустынной дороги само, казалось, текло под копыта коня, и Лайам пускал Даймонда то галопом, то рысью, наслаждаясь ветром и скоростью. Когда чалый, отдыхая, переходил на шаг, его хозяин любовался окрестностями и пару раз даже понуждал своего любимца взбираться на прилегающие к дороге холмы, чтобы взглянуть, что там за ними. Здешний ландшафт напоминал ему Мидланд. В краю, где прошла его юность, так же привольно расстилались торфяники, окаймленные тенистыми перелесками, правда, ручьи там впадали не в болота, а в реки, и текли они по равнинам, а не сбегали с холмов. На востоке в туманной дымке виднелись очертания невысоких гор, где-то среди них находилось и герцогское родовое поместье.

Около полудня Лайам вернулся к поезду, остановившемуся возле бившего из скалы родника, кивнул издали вдове Саффиан и перекусил в одиночестве, притулившись к узловатым корням древнего дуба. Несколько кусочков холодного мяса он скормил Фануилу — тот жадно их проглотил. Лайам еще с утра запретил уродцу охотиться. До Дипенмура подать рукой, каждый окрестный заяц мог находится на счету у герцогских егерей, а нарываться на неприятности Лайаму не хотелось.