Вместо ответа он подошел к ней и, нагнувшись, поцеловал в макушку.

Она ухмыльнулась и стала вдруг похожа на мальчишку.

— Знаешь, со временем из тебя выйдет неплохой отец — на радость одной девушке.

Зазвонил телефон. Он взглянул на часы. Почти полночь. Он не пошевелился. Телефон зазвонил опять.

— Ты не хочешь отвечать? — спросила Энн.

— Едва ли я стану счастливее, если отвечу. — Тем не менее он встал и взял трубку. У телефона был портье. Он спросил, не у него ли мисс Крейг: ей звонят из Соединенных Штатов.

— Это тебя, Энн. Из Соединенных Штатов. — Крейг заметил, что Энн нахмурилась. — Хочешь говорить отсюда или из спальни?

Она помолчала в нерешительности, потом встала, осторожно поставила стакан на столик рядом с креслом.

— Из спальни, если можно.

— Переключите, пожалуйста, на второй телефон, — попросил Крейг.

Энн ушла в спальню и закрыла за собой дверь. Немного погодя там зазвонил телефон, и Крейг услышал ее приглушенный голос.

Он подошел со стаканом в руке к балконной двери, открыл ее и вышел на балкон, чтобы не слышать, о чем говорит дочь. На Круазетт было еще много людей и машин, но на террасе никто не сидел — слишком было холодно. Море катило длинные валы и с силой обрушивалось на берег, белая пена в отраженных огнях города казалась призрачной. «Давным-давно Софокл слышал про это на Эгейском море, — продекламировал он про себя, — и размышлял о мутных приливах и отливах страданий человеческих». О каких мутных приливах и отливах вспомнил бы Софокл сейчас, слушая море у Канна?.. Софокл — это настоящее его имя? Или и он пользовался nom de plume? «Эдип в Колоне» Малколма Харта, ныне покойного.

Интересно, прочла ли Пенелопа сегодняшнюю «Трибюн» и какое испытала чувство, если вообще что-нибудь испытала, когда наткнулась на имя Эдварда Бреннера — другого мертвого писателя?

Он услышал, как дверь из спальни открылась, и вернулся в гостиную. Энн вошла хмурая. Она молча взяла свой стакан и залпом его осушила. «Видимо, — подумал он, — в нашей семье не один я пью так много».

— Что-нибудь серьезное? — спросил он.

— Да нет, ничего особенного. — Но выражение ее лица не сочеталось с ответом. — Так, один парень из моего университета. — Энн налила себе еще виски. Крейг заметил, что содовой она добавила совсем немного. — О господи, никак от них не избавишься.

— Может, поделишься со мной?

— Он думает, что влюблен в меня. Хочет на мне жениться. — Она с угрюмым видом плюхнулась в кресло и вытянула вперед свои длинные загорелые ноги. — Жди гостей. Сказал, что летит сюда. Авиабилеты стали до абсурда дешевые, вот в чем беда. Кто угодно может гоняться за кем угодно. Это одна из причин, почему я и попросила твоего разрешения приехать сюда: хотела от него удрать. Ты не обиделся?

— Что ж, причина как причина, — уклончиво ответил он.

— Я тоже думала, что люблю его, — сказала она. — В первый месяц мне нравилось с ним спать и, наверно, и сейчас понравилось бы. Но замуж — избави бог!

— Я, конечно, старомоден, — сказал Крейг, — но что страшного в том, что парень хочет жениться на девушке, которую любит?

— Всё. Скажи мне, разве Гейл Маккиннон поторопилась бы выйти замуж за первого встречного трудягу? Ты можешь себе представить, чтоб она сидела дома и подогревала в духовке ужин, дожидаясь, когда милый муженек приедет из конторы пятичасовым пригородным поездом?

— Нет.

— Сперва я хочу стать хозяйкой своей судьбы, — сказала Энн. — Как она. А потом, если захочу, муж должен будет принять мои условия.

— Ты что ж, не сможешь быть хозяйкой своей судьбы, когда выйдешь замуж?

— С этим тупым трудягой — нет. Да он и трудяга-то не настоящий. Ему дали стипендию, чтоб он играл в футбол: в школе он числился то ли в сборной штата, то ли еще в какой-то кретинской сборной. А когда стал играть в студенческой команде, то в первую же неделю во время тренировки разбил себе вдребезги колено и теперь даже в футбол не играет. Вот что он за человек. Может, я и пошла бы за него, будь он умный и честолюбивый: тогда я хоть знала бы, что из него выйдет толк. Его отец в Сан-Бернардино торгует зерном и фуражом, вот он и хочет заниматься тем же. И это все. Не хватало мне еще Сан-Бернардино, черт побери! Нет уж, я не стану закапывать себя где-то в прерии. Он говорит, что не против, если женщина работает. До тех пор, конечно, пока не заведутся дети. Это в наше-то время! Когда в мире происходит бог знает что — войны, революции, какие-то сумасшедшие создают водородные бомбы, расстреливают черных, и женщины наконец решили поднять свой голос и потребовать, чтобы к ним относились как к людям. Я понимаю, что рассуждаю точно наивный подросток, и не знаю, что предпринять, но мне ясно одно: я не хочу ехать в Сан-Бернардино и обучать там детей таблице умножения только потому, что какой-то болван из Калифорнии остановил свой выбор на мне. Папа, секс — это самая коварная из всех ловушек, но я в нее не попадусь. Знаешь, что самое ужасное? Когда я услышала по телефону его слова: «Энн, я этого не вынесу», мне показалось, что все мои внутренности сплавились в большой, вязкий, сладкий комок. Пусть бы он был без гроша и ходил босиком, лишь бы стремился к чему-то — решил бы вступить в коммуну и выпекать там хлеб или выдвинуть свою кандидатуру в конгресс, стать ядерным физиком или каким-нибудь исследователем. Я сама-то не настолько чокнутая, но я не мещанка. — Она замолчала, пристально посмотрела на Крейга. — Или, может, мещанка? Ты не находишь?

— Нет, не нахожу, — сказал он.

— Просто я не хочу жить в девятнадцатом веке. Ну и денек! — с горечью воскликнула она. — И надо же было ему подсесть ко мне тогда в библиотеке? Он прихрамывает из-за этого проклятого колена. Длинные волосы, русая борода. В наше время уже нельзя судить о человеке по внешности. И вот теперь он приедет сюда — будет пялить на меня свои голубые, как у младенца, глазищи, играть своими чертовыми бицепсами и слоняться по пляжу — этакий Аполлон, место которому на мраморном пьедестале где-нибудь во Фракии. — Что, по-твоему, я должна делать? Бежать?

— Это от тебя зависит, — сказал Крейг. Так вот, оказывается, что с ней случилось за эти полгода.

Она резким движением поставила стакан, расплескав виски, и вскочила.

— Не удивляйся, если меня не будет здесь, когда ты вернешься оттуда, куда едешь, — сказала она.

— Только оставь записку, где тебя искать.

— У тебя какие-нибудь таблетки есть? А то я очень взбудоражена. Ни за что не засну сегодня.

Вполне современный отец, весь вечер поивший дочь крепкими напитками, а потом молча и безропотно выслушавший ее рассказ о том, что она живет с молодым человеком, за которого считает унизительным выйти замуж, Крейг сходил в ванную и принес две таблетки секонала, чтобы она могла уснуть. Он вспомнил, что в двадцать лет мог спать и без снотворного — даже во время бомбежки и артиллерийской пальбы. К тому же он был девственник. Бессонница пришла с вольной жизнью.