— Фрэнсис много сделала для своей сестры. Она все время с ней возилась… Именно Фрэнсис сохранила для них обеих наследство родителей — дом и землю. Виктория потеряла бы все!

Марджори злобно ухмыльнулась.

— Видит бог, Фрэнсис не всегда хорошо обходилась с тобой, но в сомнительных случаях ты постоянно встаешь на ее сторону. И прежде всего в отношении Виктории! Знаешь, что я думаю? Ты ненавидишь Викторию до сих пор. В конце концов, у тебя тоже был с ней конфликт из-за мужчины, тогда, в конце войны, и…

Лора побледнела.

— Это было очень давно!

Чайник засвистел. Резким движением сняв его с плиты, Лора стала наливать кипящую воду через ситечко в заварной чайник. Несколько горячих капель попали ей на руку, но она подавила в себе крик боли, не желая выказывать Марджори свое замешательство.

— Я рассказывала тебе все это не для того, чтобы ты теперь постоянно меня этим попрекала! — сказала она обиженно.

Марджори зевнула.

— Я в любом случае была очень рада, когда уехала оттуда. Я постоянно чувствовала тоску по дому… Мне просто не хотелось там оставаться.

— Это было лучше, чем бомбардировки здесь, в Лондоне.

— Это на твой взгляд. Я скорее смирилась бы с бомбардировками.

Лора нервно размешивала чай в ситечке, висящем в чайнике.

— Ты знаешь, — сказала она, — я хотела бы еще раз позвонить в Уэстхилл. Может быть, телефонную связь восстановили…

— В этом есть необходимость? Подумай только, сколько будет стоить разговор с Йоркширом! — сразу забрюзжала Марджори.

— Я его оплачу. Но, скорее всего, я и так не дозвонюсь.

Лора уже прошла в прихожую, где на столике в стиле бидермайер стоял телефон. Набрав номер, заметила, что она так крепко сжала трубку, что, казалось, хотела ее раздавить. Попыталась немного расслабить свои мышцы…

Как и два дня назад, в трубке опять раздались короткие гудки. Если б Лора из новостей по радио и из газет не знала, что во многих районах Северной Англии отсутствует телефонная связь, она запаниковала бы. Слыша постоянные короткие гудки, решила бы, что произошла какая-то трагедия, не зная точно, в чем она заключается. Но Лора знала, что случилось, и смиренно положила трубку.

— Никогда не пойму, почему из-за какого-то старого дома нужно так сходить с ума, — сказала Марджори, когда она вернулась в кухню. — И что же, по-твоему, может произойти? Не могут же твои постояльцы, в конце концов, погрузить его на спину и унести!

— Я могу его потерять, — возразила тихо Лора. Она сделала глоток чая. Он был таким горячим, что она вздрогнула. — А это все, что у меня есть.

— Опять деньги? — спросила Марджори. — Если честно, не понимаю, почему у тебя все время с этим проблемы. Я не могу опять…

— Я знаю, — сказала Лора.

Она села за стол, подперев голову руками.

Барбара проснулась ранним утром, очнувшись от тяжелого сна без сновидений. Встала и подошла к окну. На улице было еще темно, но уже не так, как в ту ночь, когда бушевала снежная буря, а небо затягивали плотные облака. За окном стояло ясное, совершенно тихое утро с трескучим морозом и небом, усеянным звездами. Когда взойдет солнце, бескрайние снежные поля засверкают во всей своей потрясающей красоте.

Хотя в комнате было так холодно, что она дрожала, Барбара некоторое время продолжала стоять у окна, всматриваясь в темноту, хотя вряд ли могла там что-то разглядеть.

С болезненной ясностью она вспоминала о полуночном инциденте, когда Ральф обнял ее на кухне. Она не могла объяснить, откуда у нее в тот момент появилось внезапное чувство страха; но в это прозрачное зимнее утро поняла, что сила его чувств напугала ее. Барбара осознавала, что Ральф любит ее не меньше, чем когда-то, и что решение в отношении их совместного будущего зависит только от нее.

— Если б я только знала, чего хочу на самом деле… — пробормотала она.

Холод стал невыносимым. Ей нужно было вернуться в постель или одеться. Барбара вспомнила о мемуарах Фрэнсис Грей, которые все еще лежали на кухонном столе, и решила пойти вниз.

В кухне стоял такой же холод, как и наверху, в спальне. Несмотря на свитер, колготки под джинсами и две пары носков, Барбара сильно замерзла. Окоченевшими пальцами она положила в печку дрова, а между ними — последние клочки бумаги, и разожгла огонь. Скоро ледяные стенки печки согреются, и она сможет прислониться к ней спиной.

Пока Барбара ждала, когда согреется вода для утреннего кофе, она листала страницы записей Фрэнсис. Что означало для нее самоубийство Филиппа? Она не так много писала об этом. Но те чувства, которые скрывались за сухими словами, выдавали ее глубокие переживания.

«Фрэнсис с этим не справилась», — было написано в записках. А потом автор сменила тему, потому что все было ясно и все сказано. Какими они были на самом деле, эти мучительные мысли, которые кружились в голове Фрэнсис Грей бессонными ночами, не стоит описывать.

«Она вернулась в Лондон, — пробежала глазами Барбара, — так как в Уэстхилле не могла найти утешения. Все там напоминало о Джоне. К тому же она чувствовала ледяное неприятие отца, который придерживался своего обещания — никогда ее не прощать. Он не указал ей на дверь, так как она была и оставалась его дочерью и его дом был ее домом, но вел себя холодно и недружелюбно и проявлял оскорбительную отстраненность. В конце концов Фрэнсис собрала свои вещи и отправилась в Лондон…»

Барбара быстро пролистала следующие страницы. В кухне было еще слишком холодно, чтобы сидеть и спокойно читать. Дрожа от холода, она ходила по кухне взад и вперед, мельком просматривая исписанные листки.

«После того как Фрэнсис под покровом ночи сбежала от Маргарет, она не могла продолжать там жить — и отправилась к Элис в ее небольшую квартиру в Степни. Этот небогатый городской квартал на востоке Лондона значительно отличался от привлекательных жилых районов центра города, и мрачная квартира Элис в принципе была слишком мала для двух женщин, потому что ни одна из них теперь не имела возможности для личной жизни. В квартире имелась крохотная кухня с унылым видом на север, на запущенные задние дворы, в которой всегда было холодно и сыро. Гостиная и спальня также казались очень маленькими и разделялись простой занавеской. Элис спала в спальне, а Фрэнсис — на диване в гостиной. Для мытья они использовали мойку в кухне, где из проржавевшего крана тонкой струйкой шла только холодная вода. Правда, в доме имелся туалет, но он был общим для всех квартиросъемщиков, располагался на лестничной площадке и был в основном занят.

Еще здесь был комендант, незаметный мужчина, застенчивость которого смущала и приводила в ступор окружавших его людей. Однажды, запинаясь и глотая слюну, он довольно невнятно рассказал Элис страшную туманную историю о том, что его мать умерла в сумасшедшем доме, куда ее отправили после многочисленных попыток разными способами убить своего маленького сына. У него явно произошла психическая травма, но при этом он был всегда приветлив и услужлив и выполнял свою работу, для которой, собственно говоря, был слишком умен, всегда вовремя и надежно. Похоже, он был безнадежно влюблен в Элис и каждое утро и каждый вечер пытался поймать ее на лестничной площадке, чтобы потом поочередно краснеть и бледнеть и с трудом выдавливать из себя хотя бы одно слово.