новости, которые не дали времени для рефлексии или вдумчивого участия в хозяйственных и производственных процессах в Люберцах, как и участия в обучении полков. Во-первых, Екатерина. Жена что-то там начудила с Сергеем Салтыковым и сердце, когда я узнал такие сплетни, неожиданно екнуло. Любовь – вряд ли, но умеет женушка располагать к себе, вот, видимо, и я поддаюсь на эти чары. Или я множу сущности, а на самом деле все проще, мужское собственничество сыграло во вне. Но то, что я узнал о, якобы адюльтере, слово же французы подобрали, не в Петербурге, а в Москве, спасло меня от слишком уж безрассудных поступков. Первоначально, я хотел просто убить Салтыкова, после я все еще хотел его убить, далее опять хотел убить. Однако, свои «хотелки» унял, и мне даже стало жалко Екатерину, которая одна, без поддержки, терпит издевательство двора. Это, если она не виновата и все россказни – сплетня и не более, может стать либо причиной нашего разлада, или, напротив, открыть окно возможностей для создания надежной семьи. В том же случае, если измена случилась… Вот тут я и сам терялся, что могу сделать.

Переезд в Петербург был самым комфортным из всех отрезков пути. Почтовые отделения без проволочек и быстро запрягали свежих лошадей, дороги были относительно ровные, погода стояла ясная. Кто там напишет про путешествие из Петербурга в Москву, критикуя российскую власть, Радищев? Ты бы «критикун» проехался по Уралу, или Оренбургской губернии, где и близко такого подорожного сервиса не было! Так что был я в столице очень скоро.

На посту у въезда в Петербург мне было сразу же сказано, что тетушка ждет немедля моего присутствия. Поэтому, переодевшись прямо в карете, я отправился к императрице.

- Я многое увидел, что Вы мне хотели показать. Я буду работать с Вами, интересно, к чему это все приведет. Да, мне придется наступить на горло своей гордости, вместе с тем, я надеюсь, что Ваша милость не изменится,- сказал Христофор Антонович Миних, когда мы с ним временно прощались – он уезжал в расположение воронежских егерей, где бывшему фельдмаршалу выделялся домик с прислугой.

В Петергофе меня встретил, чуть ли на правах хозяина, Иван Иванович и начал обнимать и тискать, словно сына. Противитсья не стал, пусть проявляет заботу. Или началась игра по облапошиванию гольштейнского герцога на предмет «нету больше твоей Голштинии»? Так это я понял еще в Москве, когда получилось собрать и часть фактов, и толику сочувственных взглядов. Но, если меня лишили денег, по сути, за предательство своей малой родины ...

- Петр Федорович, рад видеть тебя, возмужал то как за это время, - панибратски, казалось, искренне говорил фаворит Шувалов.

- И я рад тебе, Иван Иванович. Как здоровье? Как наши дела? – принял я манеру общения Шувалова.

- Все хорошо, вот, прикажу перевезти в Ораниенбаум еще двадцать три тысячи серебром – все по чести, все работает и завод и «ресторация», - расщедрился компаньон. Догадывался я, что дела в казино идут хорошо, даже москвичи специально ездили в это заведение, чтобы оставить там свои деньги, но настолько…

- Как тетушка? Вот что наипервейшее! – опомнился я, так как о здоровье Елизаветы нужно было полюбопытствовать первым делом.

- Проснулась уже и ждет нас к столу, - ответил Шувалов и указал рукой направление к двери, так как встречал он меня на ступенях заезда экипажей у дворца.

- Петруша! – сказала радостно Елизавета и приобняла меня, целуя в лоб.

- Тетушка, пожалейте девиц, они же плачут по ночам, так как ведают, что их красота никогда не сравнится с Вашей, - решил я начать общение с императрицей с витиеватого комплимента.

- Рассказывай, угодник, - сказала смеющаяся Елизавета.

Я рассказал, умалчивая о некоторых моментах. К примеру, я не говорил про конструкции новой пушки, которые отдал Никите Демидову, не рассказал и о технологии пудлинговых печей, как и о пулях Менье. Про заказы оружия поведал без деталей. Мой рассказ об общении с казаками и степняками, был немного ретушированный, но в целом решения были одобрены, кроме как заигрывания со станичниками в вопросе воли казацкой. Но, на удивление со мной все соглашались, не ругая и не осуждая. Ни слова упрека за своеволие, ни звука о том, что подвергал себя опасности, я готовился к иному. Ждал подвоха, и он не преминул прибыть через сорок минут, после моего приезда.

- Матушка, примчался быстрее ветра, - кланялся тот самый «подвох» в лице Алексея Петровича Бестужева-Рюмина.

- Ваше Высочество, очень рад, выглядите мужем, очень похожи на славного деда Вашего Петра Великого, - извивался ужом канцлер.

- Алексей Петрович, спасибо, так же безмерно рад Вас видеть, и поражен столь ревностному отношению к делам державным, вы, право слово, так спешили, - вторил я канцлеру, при этом остро желая послать его по матери.

- Бестужев, ты уже успел хмельного выпить? - поморщилась императрица, от канцлера действительно веяло амбре.

- Это вчерашнее, матушка, - ответил он.

- Я еще не отобедала, поспешите решить вопросы, и пойдем откушаем, - проявила нетерпение Елизавета.

- Это мы быстро, матушка, не задержим. И бумага у меня с собой, - Бестужев достал из принесенной им папки три гербовых листа.

Я взял и вчитался. Договор с Данией был написан на французском языке, как и многие иные документы России. Насколько я знал, только при Николае Павловиче документооборот будет унифицирован на русском.

- Отчего я, теряя Голштинию, не получаю ничего? – довольно жестко сказал я, так как в бумагах о выплатах не было ни слова.

- Как же? – расплылся в улыбке канцлер. – Конечно, получите, мы позже обсудим количество серебра.

- Алексей Петрович, я теряю свою родину, пусть уже и считаю себя русским и желаю блага России, но свои активы за просто так не отдаю. Сколько мне причитается и когда люди герцогства со своим скарбом переселятся в Россию, на дарованные мне тетушкой земли? Здесь и сейчас отвечайте, канцлер, - голос мой звучал довольно жестко, чтобы удивить и Шувалова и Елизавету, но те молчали, являя собой зрителей.

- Три миллиона рублей, половина гвардии Голштинии выказала желание переехать к своему герцогу в Россию. И не забывайте, что много населения переселилось в Киль и его окрестности, чтобы жить в вольном городе, - недовольно, сбросив маску угодливости, сказал Бестужев.

- Все оружие герцогства должно быть у меня, или компенсация, четыре миллиона рублей и построенный