друга, успели молча пожать друг другу руки, когда дверь распахнулась. В горницу, пригнувшись из-за высоких шапок, вошли двое бояр. Носы вверх, морды наглые, вид самоуверенный. Ну здесь и не таких видали.

– Встань, сыскной воевода Никита-ста Иванов сын, – грозно потребовал один. – Указ государев холопам его велено стоя слушать! И все…

– И всем встать! – поддержал его второй, грозно пуча свои глаза.

– Митя, – тихо спросил я, – кто пустил клопов в отделение? Бумагу на стол положите и свободны.

– Мы указ царский принесли, а ты нам хамить?!

Наш младший сотрудник, стоя за боярами, нежно стукнул гостей головами и, когда звук пустых кастрюль стих, подхватил оба обмякших тела.

– В поруб, на холоде быстрее в себя придут. – Я встал и принял из рук жены выпавшую царскую грамоту. – А мы пока спокойно почитаем, что у нас тут. Ну-с…

Я сделал вид, что долго и внимательно вчитываюсь в короткий текст, написанный для солидности очень крупными буквами. Опустив обязательное перечисление титулов, восхваление государя с пожеланием ему многая лета, общая суть требований укладывалась в одну короткую строчку: срочно явиться в царский терем всей опергруппой! Не слишком хотелось на ночь глядя, но приказ есть приказ, и тут уж без вариантов.

– Думаю, я туда один прекрасно прогуляюсь. Смысл всем сразу тащиться?

– Нет, Никита, куда иголка, туда и нитка. А жена за мужем всегда идти обязана, – хлопнув себя по коленям, уверенно поднялась Олёна. – К тому же давненько я с царицей за чаем не сидела. С австрийским штруделем.

– Чай – это хорошо, это можно, – согласился я. – Главное, в баню больше вместе не ходите. Плохо это заканчивается.

– Мне тоже, видать, судьба на суд государев повинную голову нести. Погодите чуток, сотруднички, дайте старушке кацавейку на плечи накинуть – ночью такие сквозняки гуляют, аж жуть.

– Что ж, господа, надеюсь, никто не будет против, если и я прогуляюсь с вами? – решительно встал из-за стола Кнут Гамсунович. – В конце концов, как посол моего короля Фридриха Вильгельма, я имею право присутствовать при вашем разговоре с государем Горохом. Если не как обвинитель, то как свидетель, я?!

Почему бы и нет? Никто из нас особо спорить не собирался. Тем более что Митя во дворе уже подготовил посольскую карету и, весело посвистывая, сидел на облучке. Военный эскорт из двадцати бородатых стрельцов под командованием Еремеева раздувал фитили и строился по росту.

Похоже, всё-таки придётся идти всем составом с помпой и песнями. Ну и ладно, а то вечно я там один да один, увеличим количество милиционеров на заседании боярской думы.

Собирайтесь, девки, кругом, начинаем песни петь!

У кого подол с разрезом, разрешите подсмотреть!

Мы ж не инквизиция, а своя милиция-а! –

грянули было наши стрельцы, но бабка быстро шикнула на них из кареты:

– А ну цыц, охальники! Темно уж на дворе, нашли время глотки драть! Дети-то спят, поди.

Еремеев тут же показал кулак самому голосистому, и парни мигом сменили тон. То есть без песен стрельцы в походе не могут, но репертуар у них оказался широкий.

Тихой ночью спят лисёнки,

И зайчатки, и мышонки,

И цари, и кузнецы,

И монахи, и купцы.

Лишь милиция не спит,

Ей поставлено на вид

Охранять того мышонка,

И зайчонка, и лисёнка,

И пока мы так поём, спи-ка, дитятко моё…

Под такую колыбельную да с плавным покачиванием на рессорах я и сам чуть не уснул. Горящий свет в царских окнах было видно издалека. Значит, не лёг ещё надёжа- государь, действительно встревожен, раз даже до утра не дотерпел.

Царские стрельцы распахнули для нас ворота, карета въехала во двор, и Митяй ловко остановил лошадей, так что мы могли сойти со ступенек сразу на крыльцо. Седой боярин Кашкин с благообразной бородой и горящими глазами вечного Казановы приветливо обнял меня при встрече.

– Здрав будь, Никита Иванович! Вижу, всей опергруппой пожаловали. Это хорошо, это правильно, это прямо вот сейчас оченно к месту будет!

– Случилось что?

– Да подрались бояре в думе, – улыбнулся он так, что мне стала видна дырка от выбитого зуба. – Стало быть, время милиции вмешаться, порядок навести, ну а кое-кого за шиворот да на кол!

– Исполнением высшей меры наказания не занимаемся, – буркнул я и, обернувшись к еремеевцам, приказал: – Так, десять человек идут с боярином, выполняют его приказы. Четверо у кареты, мало ли чего? Остальные за мной.

– Сабли наголо? – предположил сотник.

– Фома, мы в гости пришли, а не государственный переворот устраивать. Не хватало ещё, чтоб наши стрельцы с царскими на пустом месте сцепились. Мы с Митей вперёд, а ты обеспечь охрану Бабы-яги и посла. Бабуля у нас важный свидетель.

– А я? – спросила Олёнушка и, не дожидаясь моего ответа, решила: – Я так, пожалуй, на женскую половину прогуляюсь с матушкой царицей парой слов перекинуться.

– Всем выполнять, – кивком подтвердил я. – Младший сотрудник Лобов, за мной!

Наверх мы поднялись вместе с еремеевцами, а там творилось натурально поле Куликово или Бородино. Весь зал для думских заседаний был практически поставлен на уши, местами не поменяли только пол и потолок, а в остальном разгромили всё, что могли.

Кстати, чего не могли, тоже чуточку погромили. Я к тому, что погнуть толстые медные подсвечники, два метра в высоту, две ладони в обхвате, даже Митька, наверное, не сразу смог бы, а тут пожалуйста, едва ли не морским узлом завязали. Страшна ярость бояр-телепузиков!

Именитые герои недавнего сражения валялись кто где, словно разбросанные игрушки в детском саду. Ноги вверх, руки в разные стороны, бороды набекрень, посохи в щепки, шапки зажаты зубами, повсюду кровь, слюни, бардак и мат-перемат…

– Выносить по одному, – приказал я. – Складируйте на улице, пусть отлежатся на свежем воздухе. Если за кем придут жёны, отдайте без разговоров, а те им ещё и дома добавят. Особо буйных перевести к нам в отделение и башкой в поруб. Утром предъявим обвинение в организации несанкционированного мятежа и массовых беспорядков.

– Ну ты уж особо не лютуй, сыскной воевода, – прокашлялся за моей спиной подоспевший старик Кашкин. – Всё ж не простые людишки, а как один именитые бояре древних родов!

– Что только усугубляет…

Я уж не стал напоминать, что при желании его тоже можно (да и нужно бы) замести заодно со всеми. Вместо этого просто уточнил:

– Кстати, а где у нас тут царь?

Государевы стрельцы тут же загомонили, что-де уж Горох-то в сём безобразии явно не участвовал, не по чину ему оно. А сидит его величество себе в глухой печали в своём же отдельном кабинете