– Ну, как я выгляжу?

– Кошмарно выглядишь, – довольным тоном ответила птичка. – Просто блеск. В тебе умирает художник по костюмам.

– Не умирает, – произнес я не без некоего самодовольства. – Для него всегда сыщется работенка.

Выглядел я и впрямь хуже не придумаешь. Таким совершенно опустившимся бомжем в грязном оборванном ватнике, в немыслимых брюках, в опорках, только что вытащенных из мусорного ведра, с грязной спутанной шевелюрой черно-серого цвета и блуждающим взглядом алкоголика. Такого могли взять разве что в похоронную команду на самую низкую должность третьего могильщика. Да и то крепко перед этим шагом подумав.

Теперь я ничем не отличался от сотен бомжей и нищих, которые, не взирая на грозные указания нашего любимого мэра, не желали самоискореняться, а, напротив, множили свои ряды. Брезгливые менты шугали их, стараясь особенно к ним не приближаться. Впрочем, для ментов у меня всегда было удостоверение МУРа – дабы особо бдительный сержантик мог сообразить, что опер Яков Штерн на задании.

– Что ты им скажешь по телефону? – спросила птичка, отступая от меня на некоторое расстояние. Чисто инстинктивно, разумеется.

В ответ я что-то мрачно и угрожающе замычал.

– Поняла, – сказала Жанна Сергеевна, после чего грязный бомж покинул квартиру и, сутулясь, стал спускаться по лестнице.

Во дворе, как всегда, никого не было, зато в метро ехать было большим удовольствием. Несмотря на вечерний час пик, вокруг меня образовалась в вагоне небольшая мертвая зона, и я, обнаглев, через пару остановок даже присел. Мог бы даже и прилечь – народ бы не пикнул. Чужое падение в эту пропасть напоминает любому пассажиру метро о собственной полноценности. У тебя маленькая зарплата, дура жена, скверная квартирка, но у ЭТОГО-ТО вообще ничего нет, и по контрасту твоя жизнь кажется не такой уж плохой…

Осчастливив своим видом целый вагон, я без приключений добрался до заветного телефона. Покойному Петру Петровичу не было никакого смысла меня обманывать: трюк с этим автоматом они пока не раскусили. Что ж, лучшее, как известно, есть враг хорошего.

Я набрал знакомый номер.

– Алло! – откликнулся голос в трубке. Ты смотри! – подумал я. Похоже, это Колян. Реабилитирован подчистую, надо полагать. И, оказывается, не посмертно. Партия вскрыла грубые нарушения соцзаконности и доказала, что к взлому сейфа и похищению дискеты гоблин Николай отношения не имеет.

Я откашлялся в трубку и произнес:

– Привет, Колян!

– Привет… – удивленно-настороженно ответил мой знакомец. – Это кто?

Поскольку бес для особых поручений Петр Петрович меня разоблачил, хранить инкогнито было совершенно ни к чему.

– Говорит Яков Семенович Штерн, – представился я. – Давай, Коля, дуй за начальством. У меня к нему разговор есть…

Очевидно, в среду ивовых гоблинов мое имечко уже просочилось. Колян, опешив сначала от такой наглости, затем спохватился и выплюнул в трубку много грязной матерщины. Я отстранил свое ухо от трубки, позволил ругани стечь на пол, а затем сказал спокойно:

– Не зли меня, Коля. Зови начальство. Я ведь могу кое-кому напомнить, как ты мне давал наводочку на сейф.

Колян напоследок злобно каркнул, но усек и на минуту исчез из трубки. Через минуту на его месте оказался другой голос, уже незнакомый.

– Вы действительно Штерн? – строго поинтересовался голос.

– А вы сравните потом вчерашнюю и сегодняшнюю записи наших разговоров, – любезно предложил я, – и все поймете. Один ваш деятель – ныне, увы, покойный – рассказывал мне о чудесах вашей техники. Он много чего рассказал, пока не умер…

Это было почти правдой: Петр Петрович, считая меня уже практически покойником, кое о чем действительно успел натрепаться.

– Вам это так с рук не сойдет, – сказал голос чуть менее уверенно.

– Что это? – осведомился я. – На что могли рассчитывать ваши люди, затеяв пальбу в святом для москвичей книжном центре? Только на то, что и получили… Однако вернемся к нашим баранам. Когда я смогу получить любимого Макдональда?

Голос в трубке поперхнулся:

– Да вы что? Да разве…

Я сказал коротко:

– Ваш товарищ вчера тоже удивлялся по этому поводу. Считайте это моим капризом. Маньяк я, поняли? Повернутый на Макдональде.

– Хорошо-хорошо, – проговорил голос. – Мы уже все поняли. Мы догадываемся, что за люди вас наняли… нам нужно время.

Чтобы просто отдать мне чужую дискету и получить взамен свою, никакого особенного времени не требовалось. Но, как ни странно, я не стал спорить. Мне бы самому не мешало немного времени для размышлений.

– Согласен, – сказал я. – Даю вам на размышление тридцать шесть часов. После чего мне придется обнародовать сведения, которыми я располагаю.

Это было вранье чистейшей воды. Естественно, обнародовать я смог бы только результаты своих туманных бдений со словарем. И не больше.

– Вы блефуете, – возразил голос еще менее уверенно и гораздо более нервно.

– Отчего же, – нагло произнес я. – Проект «Доппель»… – На этом месте я закашлялся и вместо второй части слова пробормотал нечто неразборчивое.

Приемчик сработал.

– Мы поняли, – поспешно сказал голос с некоторыми, как мне показалось, паническими интонациями. – Не надо по телефону. Мы… мы готовы обдумать ваши условия.

– О'кей, – ответил я. – Я свяжусь с вами через тридцать шесть часов. Только смотрите, не наделайте глупостей…

И я бросил трубку. За то время, которое я дал «ИВЕ», мне самому предстояло разобраться кое в чем. Блеф хорош только один раз. К моменту следующего нашего свидания мне нужно хотя бы примерно знать, что же скрывает эта дискета на самом деле. И еще, сообразил я вдруг: и покойный Петр Петрович, и этот, новый, упорно вели речь о каких-то людях, меня нанявших. Меня наняла, как известно, птичка Жанна Сергеевна Володина. Но вот ОНИ-ТО о ком подумали?

Утром я нацепил свое камуфляжное тряпье, еще раз хорошенько обсыпал все ужасные хламиды пылью, огрызок кепки натянул на самые глаза и отправился на Солянку – устраиваться в похоронную контору «Норд». На один день, естественно. Возможно, даже на одни-единственные похороны.

Когда я прибыл, дворик возле входа в «Норд» уже оккупировало десятка три бомжей, одетых, как я и даже еще хуже. Они возбужденно переговаривались между собой, ожидая девяти часов, когда должен был появиться нарядчик и отобрать десяток счастливцев, кандидатов на временные должности младших землекопов. Когда «Норд» был молоденькой фирмой и еще не вытеснил с рынка ритуальных услуг таких монстров, как «Вечную память» и «Реквием», здешние ребятишки вынуждены были все делать самостоятельно – в том числе и сами копать могилы по требованию заказчика. Работа, сами понимаете, грязная, а дождливой осенью – втройне. Парни же в «Норде», вроде моего дружка Миши Алехина, были людьми интеллигентными, с высшим медицинским образованием, и потому исполняли работу рядовых землекопов хоть и старательно, но с явным отвращением. Стоило «Норду» заматереть, и должности третьих могильщиков в фирме были ликвидированы как класс. Отныне любой порядочный нордовец уже пальцами не касался древка лопаты или заступа: на такую работу набирался низкооплачиваемый уличный сброд, способный под бдительной охраной (чтобы не сперли и не пропили к такой-то матери шанцевый инструмент) ковырять раскисшую землю в соответствии с похоронными стандартами. Ежеутренне дежурный нарядчик выбирал из толпы страждущих более-менее крепких дядек, давал им подышать в трубку и, убедившись, что дядьки ни в одном глазу, распределял их по участкам. Чаще всего наряды отправлял именно Алехин, ему на глаза я как раз надеялся сейчас аккуратно попасться.