Винти – так белые люди назвали культуру, которая развилась из традиционных обычаев, причем точного определения винти они не давали. Тетка предупреждала Кири, что белые люди именовали так все, что казалось им чужим, страшным или противоречило их собственной вере. Конечно, проведение любых культов винти также было официально запрещено.

Кири напряженно смотрела на огонь. Может быть, здесь делали любовный приворот? Или кто-то попросил духов о защите от болезней? Причин для данси было предостаточно. Рабы с удовольствием собирались на данси, потому что это позволяло им отвлечься от мрачной повседневности. Пусть даже была опасность того, что кто-нибудь из белых мог узнать об этом бесчинстве, что могло повлечь за собой наказание для шамана и лекаря рабов в виде ударов плетью, а для остальных жителей поселка – в виде ограничения в питании и поставке продуктов. Однако желание вступить в контакт с духами было так сильно, что чаще всего община шла на риск.

После того как колдун завершил танец вокруг костра, рабы затянули тихую песню. Сидящие у костра негры стали раскачиваться быстрее и быстрее в такт ударам барабанов. Их голоса становились все громче. Затем три танцора вышли в круг. Три молодых мужчины были празднично разрисованы светлой глиной – пимба. Их черная кожа блестела в свете костра, в то время как они ритмично двигались в такт песне.

Словно в трансе, Кири рассматривала их мускулистые тела. В последние месяцы она даже не думала о том, чтобы нравиться молодым мужчинам. Потеря родного поселка, время, проведенное у Баккера, а затем жизнь у новой миси – все это заставило Кири забыть о том, что она – юная девушка, которая постепенно превращается в женщину. Здесь, у костра, при виде танцующих мужчин в ней проснулось какое-то тоскливое чувство, которое она сама не могла объяснить. Один из них, который, наверное, был на два или три года старше ее, притягивал к себе ее взгляд. У него были крепкие плечи и сильные руки. На его груди в отблесках пламени Кири разглядела ритуальную татуировку и шрамы, похожие на жемчужины, которые в призрачном свете костра казались ей почти живыми: при гибкой игре мышц танцора они, как змеи, обвивались вокруг его груди.

На миг взгляд танцора встретился с взглядом Кири. При этом она не могла бы с уверенностью сказать, действительно ли он посмотрел на нее или же просто, увлеченный танцем, случайно бросил взгляд в ее направлении. Кири показалось, что в этот момент ее сердце остановилось.

Танец закончился гортанным криком, и сразу же стихла песня. Йенк, выполняя обязанности шамана, обрызгал танцоров какой-то жидкостью, которая, казалось, вблизи костра тут же начала испаряться с горячей кожи танцоров. Затем раздались еще три удара барабанов и колдовство закончилось. Рабы встали и снова отправились в сторону поселения. Некоторые мужчины стали забрасывать костер землей, чтобы потушить его. Завтра ничего больше не будет напоминать о том, что происходило этой ночью на поле.

Кири торопливо шла следом за Амру. Перед ее внутренним взором все еще стоял пылающий костер и гибкое тело танцора.

На следующее утро, когда Кири проснулась в своем гамаке, она сначала подумала, что это был сон. Однако небольшие царапины болезненно напомнили о прогулке через заросли сахарного тростника. Ей это не приснилось. Кто же был этот танцор, от которого у нее прошлой ночью захватило дух?

Юлия уже излечилась от лихорадки. К тому же Амру успокоила ее, сообщив, что многие белые, приехавшие сюда, вынуждены были поначалу бороться с этой болезнью.

– Это все из‑за жары, – сказала она и велела Юлии беречь себя.

Карл и Мартина уехали в город. Карл должен был вернуться только послезавтра. Мартина хотела некоторое время провести у своей тетки, и Юлию это вполне устраивало. Падчерица уже несколько раз сообщала ей о том, что в последнее время довольно много приехавших сюда белых людей умерло от лихорадки. При этом в ее голосе звучала насмешка, и Юлии показалось, что во взгляде Мартины была надежда на то, что с ее мачехой случится то же самое. В любом случае, слово «приличия» было до сих пор не знакомо этой девушке. Юлия знала, что Мартина терпеть ее не может, но чтобы так откровенно желать ей смерти…

Юлию это злило: в конце концов, Мартина могла хотя бы чуточку постараться, чтобы поладить с ней. С другой стороны, Юлия успокаивала себя тем, что девушка, наверное, ревнует отца к новой жене.

Без Карла и Мартины Юлия чувствовала себя на плантации гораздо лучше. У нее было такое ощущение, что теперь она может свободно дышать, а не оглядываться на каждом шагу.

После случая на мельнице Карл очень внимательно следил за тем, чтобы Юлия как можно реже общалась с неграми. Если она задерживалась у рабов дольше, чем было необходимо, или если Карл заставал ее за беседой с ними, он приказывал жене немедленно это прекратить. Юлия в таких случаях всегда покорно кивала, бормотала себе под нос извинения и уходила. С Карлом лучше было не спорить.

Однако ее муж приказал своим надзирателям не спускать с Юлии глаз во время его отсутствия. Когда она вместе с Амру стояла на задней веранде и рабыня рассказывала ей о нескольких вариантах приготовления кассавы (Юлии все еще было не по себе оттого, что этот корнеплод, собственно, был ядовитым, однако после обработки его вполне можно было использовать по нескольким назначениям), Амру бросила многозначительный взгляд в направлении бассиа-надзирателя, который шел по дороге в поселение рабов и, увидев хозяйку, замедлил шаг. Юлия рассердилась. Неужели ей запрещено свободно передвигаться? Чего, собственно, добивался Карл? Чтобы она, словно восковая кукла, сидела на стуле и шевелилась только по его приказу? Для него, наверное, так было бы лучше всего.

Но Юлия даже не думала позволять мужу ограничивать ее свободу. Девушка была рада, что наконец-то закончился сезон дождей и она могла снова бывать на свежем воздухе. Месяцы, которые в Европе принесли бы с собой осень, здесь, в Суринаме, оказались самыми приятными и напоминали скорее весну, пусть даже очень теплую. Природа опьянела от огромного количества воды. Все росло и цвело, распространяя тяжелый сладкий аромат, причем так пышно, что Юлия часто стояла в саду, словно зачарованная, и ей казалось, что она видит, как буквально у нее на глазах тянутся вверх растения. Женщина с тоской подумала о том, что приближается день ее рождения. Вспомнит ли об этом Карл?

Юлия попыталась упорядочить свой день. При этом она ориентировалась на Амру, которая все время была на ногах и всегда находила, чем заняться. Таким образом, Юлия не чувствовала себя такой одинокой, по крайней мере, у нее была хотя бы иллюзия того, что она участвует в жизни плантации.

– А у вас тут есть что-нибудь вроде школы? – однажды утром спросила Юлия у Амру, когда та сопровождала ее в поселение рабов.

Мужчины были на полях, и там же находились надсмотрщики.

– Школа? – Амру издала презрительный смешок и посмотрела на Юлию так, словно та пошутила. – Что там будут делать наши дети? Им ведь не разрешают учиться.

Она с недоумением покачала головой и пошла дальше.