Бывшее жилище приходского священника представляло собой старый одноэтажный домик типа коттеджа, построенный еще в начале 1920-х годов, со скрипучими половицами, рассохшимися рамами и тесным помещением, сплоить заполненным папками и коробками с документами. Пастор принадлежал к старой школе богослужения, допускавшей отступления от чина богослужения, ходил в обычной штатской одежде с открытым воротничком, на его добродушном лице всегда играла рассеянная улыбка, и он был не прочь пошутить с прихожанами. Да и сама Ким сильно отличалась от типичных суетливых церковных секретарей. Так что, поразмыслив, она сочла, что полосатая кошечка придется здесь ко двору.

Но полностью уверена не была. Люди часто заглядывали в контору, не только обсудить свои проблемы, а просто поболтать, обменяться новостями. Что, если не всем понравится эта чудесная кошечка, непринужденно развалившаяся на секретарском стуле? Прилично ли ей, работающей здесь только полдня и прожившей в городе всего несколько месяцев, позволить кошке жить при церкви?

В этот момент кошка мяукнула, будто в ответ.

К счастью, следующим человеком, который вошел в контору, оказалась госпожа Кэрол Энн Риггс. Кэрол Энн стала прихожанкой методистской церкви сразу после своего переезда сюда в 1961 году. Она пела в церковном хоре, была членом нескольких комитетов и знала абсолютно всех, поэтому часто заходила поздороваться и спросить, не нужна ли ее помощь. Ее дочери после окончания колледжа уехали из города, так что Кэрол Энн проявляла своего рода материнскую заботу об общине своей церкви. Кроме того, как выяснила Ким, она всю жизнь любила кошек.

– О, вам нужно ее оставить, – сказала Кэрол Энн, когда полосатая кошечка подошла понюхать ей руку и ласково мяукнула. – Она просто неотразима!

Она ни словом не обмолвилась, что, скорее всего, эта кошка – тюремная. Целая стая бродячих кошек обитала в переулке за тюрьмой, подстерегая момент, когда повар откроет заднюю дверь и выбросит объедки. Даже такая маленькая кошечка без труда могла добраться оттуда до домика пастора.

Кэрол Энн только сказала:

– Ким, не упускайте такую сладкую девочку!

И поскольку Кэрол Энн уже несколько десятков лет состояла в общине церкви, а предки ее мужа издавна жили в Кэмдене, это заявление явилось самым авторитетным одобрением, которое было нужно Ким. Когда Кэрол Энн заглянула в контору в очередной раз – казалось, у нее теперь стало больше предлогов для визитов, – полосатая малышка дремала, свернувшись калачиком на стуле, а Ким кое-как умещалась на самом краешке.

– Она хочет сидеть у меня на коленях, – смущенно объяснила Ким, – но ей не нравится, что мне приходится часто вставать. Вот она и разлеглась со всем комфортом.

Киска мяукнула, будто подтверждая ее слова, потом спрыгнула на пол и подставила Кэрол Энн свою спинку. Большую часть дня она спала, свернувшись за спиной Ким, но стоило кому-нибудь войти, как она мяукала и подходила к ним поздороваться.

– Ну что, малышка! – говорили они и нагибались, чтобы ее погладить. – Какая ты красавица!

И она действительно была необыкновенно хороша. Даже Кэрол Энн, которая всю жизнь держала кошек, должна была согласиться, что эта кошка отличалась редкостной красотой. Возможно, из-за округлой мордочки с большими глазами, в которой было что-то детское, младенческое. Или из-за ее мягкого и приветливого нрава. Она так нежно, так дружелюбно мяукала, так деликатно подходила к людям, что люди тянулись погладить ее, почесать за ушком или потрепать по животику. Она не боялась их, была очень дружелюбной – не полюбить ее было невозможно. Когда она шла к тебе, мягко ступая лапками, приподняв свою прелестную мордочку и нежно глядя на тебя своими большими зеленоватыми глазами, у тебя невольно вырывался вздох восхищения.

Однако у более ортодоксальных членов общины ее присутствие в церкви вызывало недовольство. Они ничего не говорили, во всяком случае Ким, но все, что происходило в общине, будь то жесткий взгляд или брошенное вскользь замечание, не ускользало от внимания Кэрол Энн.

– Они просто не любят животных, – объяснила она. – Я могу сразу сказать, кто из нашей общины никогда не держал в доме животных. А если в детстве у них не было ни кошки, ни собаки, то они их и не понимают. И считают неприличным держать животное в церкви.

Но все недоразумения быстро устранил пастор. Этот молодой человек впервые руководил церковной общиной, но при этом очень просто и дружелюбно держался с прихожанами, вызывая их ответное доверие и уважение. Его назначили на службу в эту методистскую церковь на несколько недель раньше, чем в общину вступила Ким, но если он и нервничал в связи с недавно возложенной на него ответственностью, то скрывал это за неизменным добродушием, приветливостью и склонностью к мягкому юмору. И хотя он вряд ли очень любил кошек и наверняка не желал огорчать некоторых членов своей паствы, но по своей натуре просто не мог вышвырнуть на улицу Божье создание, – даже если по его вине в ванной конторы постоянно валяются на полу клочья разодранной его когтями туалетной бумаги, а сиденья стульев сплошь покрыты его шерстью.

Его радостный смех при виде входящей красавицы кошки словно говорил: «А в чем здесь проблема?»

И даже самые строгие прихожане вынуждены были признать, что присутствие кошки доставляет детям огромное удовольствие. Контору отделяла от церкви широкая лужайка, где после службы взрослые прихожане дружески и непринужденно общались, а дети бегали и играли в свои игры. Каждое воскресенье маленькая полосатая кошечка усаживалась на краю лужайки и следила за детской беготней. Сама она не любила играть, не любила, когда за ней гонялись, но ей явно нравилось, когда дети подходили ее приласкать.

– Ну-ка, дети, отойдите на шаг назад, – говорила Кэрол Энн, взявшая на себя роль ее покровительницы. – Дайте ей побольше простора, а то она нервничает.

Дети пятились, толкаясь и отпихивая друг друга локтями, чтобы занять лучшее место, но одна малышка лет двух, еще нетвердо стоявшая на ножках, не в силах была сдерживать свое восхищение и с пронзительным визгом ковыляла к кошке. Это повторялось каждое воскресенье, и каждый раз Ким и Кэрол Энн не могли удержаться от смеха. Девчушка хотела приласкать кошку, но что-то в ней пугало животное, и, как только раздавался ее визг, она поворачивалась и опрометью летела в контору, где у нее было достаточно укромных местечек, чтобы спрятаться.

– А где Чэрч Кэт? – кричали дети, разыскивая ее. – Куда подевалась Чэрч Кэт?

Так однажды в воскресенье она превратилась из Той Кошки в Чэрч Кэт.

– А этот кусочек я отнесу Чэрч Кэт, – стали говорить дамы за обедом, отодвигая на край тарелки солидный ломоть мяса.

Однажды муж Ким ехал в машине по Брод-стрит и заметил лежащую на лужайке перед конторой пожилую женщину. Он быстро затормозил, выскочил из машины и бросился к ней. На полпути он узнал в ней свекровь Кэрол Энн, которой было уже за восемьдесят.

– Миссис Хэтти! – крикнул он издали. – Что с вами?

Секундой позже он увидел рядом с ней Чэрч Кэт, которой она почесывала животик.