Поскольку Г. Владимов в своей статье высказывает недоверие к советским источникам и архивам, сообщаю, что все приведенные выше факты взяты исключительно из западных, «чистых» изданий (в частности, из книг: F. Schlabrendorff. Offiziere gegen Hitler. Zurich. 1951; P. Carell. Unternehmen Barbarossa. Frankfur t a/M., 1963; I. Fest. Hitler. Verlag Ullstein. GmbH, Frankfurt a/M. — Berlin — Wien, 1973).

В своем интервью («Вечерняя Москва», 21 марта 1995 г.) Г. Владимов уверяет, что, работая над образом Гудериана, он изучил «все, что написано о нем»; совершенно непонятно, почему же он не заметил, а точнее, в упор проигнорировал все изложенные выше факты и свидетельства, большая часть которых взята из книг, впервые опубликованных в Западной Германии, где проживает писатель. И советские, и немецкие документы неопровержимо подтверждают, что из всех вторгшихся на нашу территорию немецких армий самый кровавый и разбойный след в 1941 году оставили: 6-я общевойсковая генерал-фельдмаршала фон Рейхенау, а из танковых — 2-я генерала Гудериана.

Вернемся, однако, в начало декабря 1941 года, когда командный пункт Гудериана действительно находился в Ясной Поляне. Следы пребывания генерала и его подчиненных в музееусадьбе вскоре получили мировую огласку и позднее попали в материалы Нюрнбергского процесса (документ 51/2): «В течение полутора месяцев немцы оккупировали всемирно известную Ясную Поляну... Этот православный памятник русской культуры нацистские вандалы разгромили, изгадили и, наконец, подожгли. Могила великого писателя была осквернена оккупантами. Неповторимые реликвии, связанные с жизнью и творчеством Льва Толстого, — редчайшие рукописи, книги, картины — были либо разорваны немецкой военщиной, либо выброшены и уничтожены...» (Под «изгадили» подразумевалось устройство в помещениях музея-усадьбы конюшни для обозных лошадей, а под осквернением могилы Толстого имелось в виду сооружение там нужника солдатами полка «Великая Германия». Когда сотрудницы музея притащили немецкому офицеру Шварцу дрова, чтобы он не топил печку книгами и личной мебелью писателя, он им сказал: «Дрова нам не нужны, мы сожжем все, что связано с именем вашего Толстого».)

Нет, это не «большевистская агитка» — на советской территории вандализм гитлеровцев впервые засветился именно в Ясной Поляне, они там так чудовищно наследили, что на другой день после освобождения туда привезли иностранных журналистов, приехали кинооператоры и фотокорреспонденты — их снимки появились в газетах многих стран мира. О личном «гуманизме» Гудериана той морозной зимой впечатляюще свидетельствуют такие, к примеру, пункты из приказа, доводимого за его подписью частям 2-й танковой армии в ночь на 22 декабря: «...5. У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду. 6. Все оставляемые населенные пункты сжигать». О личном «гуманизме» Гудериана свидетельствует и его приказ «Пленных не брать!», которому немцами впоследствии давалось такое прагматическое «оправдание»: танкисты «железного Гейнца» рвались вперед, они делали иногда по 60 — 80 километров в сутки, и у них не было ни времени, ни людей для того, чтобы собирать и охранять пленных. В листовке, распространяемой в те месяцы ротами пропаганды 24-го, 46-го и 47-го танковых корпусов группы Гудериана, геббельсовской листовке, получившей известность по набранному крупным шрифтом лозунгу «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!», сообщалось: «Все командиры и бойцы Красной Армии, которые перейдут к нам, будут хорошо приняты и по окончании войны отпущены на родину»; однако, когда советские военнослужащие попадали в плен к танкистам Гудериана, их расстреливали. И об этом самом карателе и палаче Г. Владимов в своей статье умиленно пишет: «Как христианин, он не мог поднять руку на безоружного» (?!).

Должен огорчить литературных критиков, пришедших в восторг от «авторских находок» и «замечательной психологической точности» в изображении беседы Гудериана со старым царским генералом в Орле и его телефонного разговора с фон Боком: оба эти эпизода, как, впрочем, и овраг, куда съехал командирский танк генерала, и «незамерзающий глизантин», и многие другие детали — все это заимствовано из мемуаров самого Гудериана («Воспоминания солдата». М., 1954, с. 239, 248 и др.). А вот чтения «Войны и мира» в мемуарах при всем старании обнаружить не удастся — это придумано Владимовым для утепления и гуманизации, для еще большей апологетики гитлеровского генерала. Кстати, фамилия Толстого упоминается в пятисотстраничных воспоминаниях мимоходом только в одной фразе: «Свой передовой командный пункт мы организовали в Ясной Поляне, бывшем поместье графа Толстого» (с. 245), — в реальной жизни, а не в сочинительстве носитель прусских традиций и нацистских убеждений даже не заметил, что Лев Николаевич был не только графом, но и великим русским писателем.

Германия, как и Россия, — страна идолопоклонников, и Гудериан для немцев, быть может, лучшая кандидатура в национальные божки — в отличие от большинства главных гитлеровских военных преступников, он избежал суда. В конце войны, переехав тайком из Германии в Австрию, он сдался американцам. По их просьбе или заданию, находясь три года в заключении в Нюрнбергской тюрьме и в лагере, он написал несколько разработок, обобщающих опыт действий танковых соединений во Второй мировой войне, и прежде всего в России, ему были созданы особые условия и доставлялись все потребные документы. Несмотря на то что не только Советским Союзом, но и Польшей, и Францией были переданы целые тома юридических доказательств военных преступлений Гудериана, он, как и обещали ему американцы, в июне 1948 года был освобожден — 17 числа этого месяца ему исполнилось 60 лет, другим мотивом была тяжелая болезнь сердца, что тоже соответствовало действительности. Однако главным явились политические соображения: был самый разгар «холодной войны», и западные союзники начали сокращать тюремные сроки немецким военным преступникам, а некоторых просто выпускать на свободу. Гудериан прожил после войны девять лет, но ни в своих воспоминаниях, ни в статьях, ни в своих выступлениях в высших военных учебных заведениях США, куда его неоднократно приглашали, он ни разу ни словом не осудил захватнические цели агрессивных войн Гитлера, в которых активно участвовал. Он лишь сожалел о том, что время для их осуществления не всегда выбиралось точно: так, например, если бы не события в Югославии, на Советский Союз следовало бы напасть не 22 июня, а 15 мая 1941 года, как первоначально планировалось, — тогда блицкриг был бы успешно завершен до осенней распутицы и небывало морозной зимы. Согласно планам германского командования, Москва должна была пасть в середине августа 1941 года, а в сентябре немцы собирались достичь Урала. И еще: спустя годы Гудериан сетовал на некомпетентное вмешательство фюрера — если бы не Гитлер, то с Советским Союзом было бы покончено через 3—4 месяца после начала войны.

Агрессивные человеконенавистнические идеи Гитлера об установлении мирового господства и порабощении других народов являлись для Г. Гудериана, как для представителя старого прусского генералитета, близкими и желанными. Об этом ясно сказал на Нюрнбергском процессе генерал-фельдмаршал К. Рундштедт: «Национал-социалистские идеи были идеями, заимствованными от старых прусских времен, и были давно нам известны и без национал-социалистов». Используя немецкое определение Гудериана как «гения и души блицкрига» и всячески апологетируя генерала, Г. Владимов старательно умалчивает, что целью этого самого блицкрига было завоевание жизненного пространства на Востоке — присоединение к Германии российской территории как минимум до Урала, захват Белоруссии, Украины и Кавказа, включая бакинские нефтяные промыслы, и превращение на завоеванной территории десятков миллионов населения в дешевую рабочую силу.