Уже в начале мая девушка поняла, что возобновление связи с Колей была нелепой ошибкой. Никакой душевный покой она не обрела. Внутри было так же пасмурно, как и в новогодние праздники. Она все чаще уносилась мыслями в прошлое, вспоминала своего предыдущего молодого человека и отчетливо понимала, что любовное чувство к нему горит ярким пламенем под маской равнодушия, как вулканическая лава под базальтовой толщей Святой Горы. Она была уверена, что он ждет ее и примет в любой момент, и даже несколько раз порывалась позвонить ему. Но занесенный в ее сознание страх потери и разочарования никуда не исчез. Она тихо ненавидела Абрамова за этот страх. Ненавидела и себя самое, за свою третью ошибку. «Буду ли я когда-нибудь счастлива с мужчиной?», спрашивала она себя. И неизменно слышала в ответ: «Сначала избавься от своих страхов». Настя прислушивалась к совету внутреннего голоса, но была уверена, что избавиться от страхов она не сможет, пока живет и здравствует их виновник.

Зина вернулась в Город около двух часов дня, но ко мне не приехала, ни в офис, ни домой. А мне не терпелось поделиться с ней своими соображениями о роли Антона Лычагова в двух убийствах… Нет, не так! Мне хотелось выслушать ЕЕ соображения, потому что сам я запутался в этом деле. По большому-то счету, я ведь не продвинулся ни на шаг в решении главной проблемы. Той проблемы, с которой ко мне обратился Сережа Волков. Как сидела Настя в следственном изоляторе, так и сидит. А почему, собственно, ее должны выпускать? Потому что кто-то совершил преступление, внешне похожее на то, в котором ее обвиняют? Так это не причина. А что еще я могу предъявить следователю? Ложные показания Миши Григорьева? Так я бы давно их предъявил Харченко, если бы они имели значение. Григорьев будет настаивать на своих показаниях, будет говорить, что ставил телефон на зарядку и воткнул его в не работавшую розетку по рассеянности. И собака, так своевременно выбывшая из строя, тоже ни при чем. Короче, кроме набора дурацких совпадений, у меня ничего и нет. Одно остается: ждать суда. Вот уж на суде я смогу развернуться и в приукрашенном виде показать все эти мелкие случайности. У суда непременно возникнут сомнения, а они, по закону, однозначно трактуются в пользу подсудимого. А если судья окажется еще и мужчиной, то у моей подзащитной наверняка появится шанс…

В седьмом часу я не выдержал и позвонил Зине.

−Ты куда пропала?

− Пап, у меня важная встреча… Очень важная, − подчеркнула она, − давай мы с тобой созвонимся позже.

− Я думал, ты захочешь со мной поговорить о нашем деле, − с упреком сказал я.

− А мне нечего добавить к тому, что я уже сообщила, папа. О тех давних событиях в «Изумруде» я тебе рассказала все, что удалось узнать.

− Все равно, − настаивал я, − нужно поговорить, обсудить наши дальнейшие действия… Давай я к тебе сам заеду?

− Я пока не дома, папа, и не знаю, когда вернусь. Встречаюсь с одним человеком.

− С мужчиной, что ли?

− Да.

Я искренне удивился. Моя дочь вышла замуж вскоре после получения диплома, прожила с мужем пять лет и развелась. По обоюдной инициативе. После всех бурных юношеских приключений она утратила репродуктивную функцию, проще говоря, не могла рожать детей. Будущий муж, начинающий бизнесмен, об этом знал, и особо не расстраивался. А потом его бизнес набрал обороты, мужик стал богатеть день ото дня, и поднялся вопрос: а кому все передать, если нет наследника? Зять стал проводить больше времени с любовницами, однажды даже предлагал Зине такую схему: другая женщина рожает ему сына, они его усыновляют и воспитывают как своего. Обсуждался также вариант суррогатного материнства. Уж не знаю, почему зять с дочерью не смогли найти компромиссное решение, но в итоге они расстались. И с тех пор мужчин возле нее не было. По крайней мере, я об ее отношениях ничего не знал.

− И кто он?

− Пап, ну не по телефону же обсуждать… Мне сейчас действительно немножко неудобно говорить. Давай я тебе чуть позже перезвоню, о’кей?

* * *

В уютной квартире Зинаиды Лебедевой сидели на мягком диване двое: сама хозяйка и ее друг детства, Сергей. Отец женщины очень бы удивился, если бы узнал, что Зина коротает вечер в обществе Волкова. Зина ведь на пять лет старше, а Валерий Павлович Лебедев всегда считал, что для нормальных полноценных отношений необходимо возрастное превосходство мужчины.

Впрочем, никаких отношений и не было. Мужчина и женщина занимались делом. Зина, не отрываясь, смотрела на экран ноутбука, который она держала на коленях.

− Вот сейчас читаю, и ловлю себя на мысли, что не удивлена, − прошептала она. — У меня уже зародились подобные подозрения. Я гнала их от себя, подсознательно. Слишком уж необычно. И страшно…

− Но не настолько страшно и необычно, чтобы нам не поверили менты?

− В реальность вот этого сообщения, − Зина кивнула на монитор, − они не смогут не поверить. Но мы должны точно знать, с какого IP-адреса оно было отправлено.

− А такую информацию дадут по адвокатскому запросу?

− Дадут, но не сразу. Сделаем проще: я позвоню своему сокурснику, он сейчас в органах госбезопасности работает. Попрошу неофициально пробить айпишник. А уж потом пусть Харченко или прокурор делают официальный запрос интернет-провайдеру.

Зина переставила ноутбук на журнальный столик, ушла на кухню и начала заваривать чай. Волков молча сидел на диване, сжимая и разжимая пальцы. Ему очень хотелось выпить, дабы снять нервное напряжение, но он знал, что подруга детства не держит в доме спиртного.

− А ведь если бы я не увидел совершенно случайно это сообщение, мы бы сейчас продолжали блуждать в тупике, − пробормотал он, когда Лебедева поставила на стол две дымящиеся чашки и вазочку с брусничным вареньем.

− Скорее всего, да. Мой папа и сейчас в тупике. Да и у меня до сегодняшнего дня ничего не было, кроме общих догадок… Слушай, Сереж, − она хитро посмотрела на молодого человека, − а почему ты рассказал об этой гадости мне, а не моему отцу?

− Не знаю, Зина, − протянул Волков, − может, подсознательное чувство мне велело так поступить. Помнишь, мне было семь лет, а тебе двенадцать, мы с тобой гуляли, и я залез на второй этаж заброшенного дома. Залез, а спуститься сам боялся. Ты стояла внизу и уговаривала меня спускаться, а потом раскрыла свои детские объятия и сказала: «прыгай, я поймаю»…

− И ты прыгнул! И мы оба повалились в весеннюю грязь, − расхохоталась Зина. − Как не помнить…

− И с волчьими ягодами ты тогда меня спасла… Вот и сработала подкорка, наверное. Я папу твоего очень уважаю, он настоящий профессионал, но ведь он ни разу меня не спасал, даже в таких смешных ситуациях. Потому я и доверился тебе.

− И правильно сделал. Завтра я устрою шикарное представление, и главным зрителем будет папочка. Пусть убедится, что я кое-что могу!