Uncle Sam is waiting with the draft card

He says you’ve got to fight the Vietcong…[299]

Ярчайший голос исполнителя, сошедшиеся в одном тексте Сомма, Сталинград, Белфаст, и странная, непривычная музыка — все это мгновенно разнеслось по всему миру. Скоро припев «The Broken Heroes» стал настоящим символом протеста против войны во Вьетнаме, и официальная пропаганда ничего не могла с этим поделать.

Командование US Navy не придумало ничего лучшего, как устроить масштабную «чистку». Офицеры стряхнули пыль с личных дел экипажей, навалились на стукачей и, вообще, полезли «в души» своих подопечных. Ни к чему хорошему это не привело, фактически чернокожим перестали доверять, их изгоняли с кораблей в дальние пампасы при малейшем подозрении. Отношение между «черными» и «белыми», и без того не шикарные, дошли до точки кипения. Будь в экипажах хотя бы четверть «ниггеров» — не избежать «нового Потемкина». Но и без этого, после пары несчастных случаев, офицеры предпочитали появляться в некоторых отсеках только в сопровождении вооруженной охраны.[300]

Все это не могло не сказаться на количестве и качестве боевых вылетов, а следом — на «работе» морской пехоты и вообще всей кампании. Альфред достойно отомстил за брата. Понятно, обывателям казалось, что именно он высыпал в шестерни военной машины США доброе ведро песка. Но профессиональные политики не без оснований видели за взрывами на авианосце серьезнейший внутриполитический кризис. И каждый из них делал собственные оценки глубины западни, в которую попала первая экономика мира и президент Линдон Джонсон.

Однако была и другая страна, лидер которой оказался в весьма незавидной ситуации. На первый взгляд начатая Мао Цзэдуном без должной подготовки[301]великая чистка проходила сравнительно успешно. С контролем Пекина и провинций Северо-Запада у Великого Кормчего проблем не было, то же самое можно было сказать про земледельческий Юг. Несколько хуже обстояли дела в Тибете, по горным перевалам потянулись караваны из Индии, и не только с продовольствием — в первую очередь разведслужбы извечного противника перебрасывали деньги и оружие.[302]С Хайнаня поступали очень неприятные доклады о тайных переговорах с Гоминьданом.[303]Даже в Маньчжурии и Уйгурской области было неспокойно, но там, по крайней мере, отсутствовала подрывная деятельность из-за границы. Впрочем, ничего страшного на окраинах не происходило, все без исключения партийные функционеры без зазрения совести клялись в безусловной верности курсу ЦК КПК и его Председателю. Только вот отряды хунвейбинов и цзаофаней[304]у них были большей частью «свои», подконтрольные, насколько это вообще было возможно.

И дрались они с «пришлыми» конкурентами буквально «смертным боем». Солдаты НОАК часто были вынуждены вставать между враждующими бандами, получая град ударов палками и камнями.[305]Причем вооружать армейские части чем-то кроме цитатников Мао министр обороны Линь Бяо попросту боялся:[306]по большому счету никто не понимал до конца, на чьей стороне выступят полковники и генералы, если дело дойдет до «большой крови».

Пример уже был: в Шанхае на помощь сражавшимся сторонникам секретаря горкома Чэнь Писяня пришли части адмирала флота Восточного моря Тао Юна,[307]который по совместительству являлся заместителем командующего военным округом. И теперь самый богатый город Китая с десятимиллионным населением, существенная часть восточного побережья и даже южная столица Нанкин,[308]управлялись своим собственным Генеральным секретарем ЦК КПК, причем Мао Цзэдун там признавался вождем великим, но, увы, впавшим в безумие и старческий маразм. Впрочем, жителей такие тонкости интересовали мало, большинство пережили «Борьбу против трех», «Борьбу против пяти», «кампанию против Ху Фан» и прочие мероприятия компартии, во время которых люди боялись ходить около высотных домов: слишком велик был шанс попасть «под самоубийцу».[309]И теперь они были согласны принять в вожди даже владыку подземного мира Янь-Вана со всей его стражей, лишь бы снова не попасть под карающий меч революции.

Первое время «Шанхайский горком» гордо отказывался от сотрудничества с засевшим на острове Чан Кайши. Но в кровопролитной коммунистической усобице скоро стало не до чистоты идеологии: шедшие с редким остервенением бои не оставляли места компромиссам. Не зря говорят, что самые страшные враги — бывшие друзья, и с Тайваня на материк потекла полноводная река оружия, продовольствия и даже добровольцев. Чем сильнее нажимали Линь Бяо и НОАК, тем больше самолетов и танков появлялось у бойцов Тао Юна, неисчерпаемые резервы армии США не оставляли места сомнениям. В военном плане ситуация зашла в тупик, более того, по периметру удерживаемой мятежниками территории строились оборонительные сооружения по примеру границы между Южной и Северной Кореей.

Перед лицом совсем не шуточной угрозы новой полномасштабной войны с Гоминьданом или даже США Великий Кормчий уже более года нащупывал возможнос ти вернуться обратно, в привычный союз с СССР. Пусть в 66-м дело дошло до полного разрыва отношений и хлестких обвинений, пусть там у власти «новые цари», зато враг общий! Все можно объяснить перегибами Хрущева и обидой на этого авантюриста и грубияна. Ведь не зря товарищ Косыгин всегда говорил: «Мы коммунисты, вы коммунисты. Не может быть, чтобы мы не смогли договориться, глядя в глаза друг другу».[310]