Он вряд ли понял, что это, но посмотрел на меня с великим уважением. Мы все смотрим с большим уважением на того, чьи слова туманны и непонятны. А самого большого путаника делаем президентом.

Я подошел к графу и сказал, глядя в глаза:

— Я понимаю насчет презумпции, однако вам лучше дознаться, почему ваши люди ночью пошли в конюшню, хотя один, как вы сами сказали, был шорником, а другой — кузнецом.

Он побледнел, чуть отодвинулся:

— Не надо мне угрожать, сэр… сэр?

— Сэр Ричард де ля Амальфи, — сказал я.

— Сэр Ричард, — повторил он. — Повторяю, я не знаю, почему они туда пошли! Возможно, договорились с кем-то из служанок.

— Там не было женщин.

— Наверное, должны были прийти позже.

Он постепенно обретал самообладание, я сказал, глядя ему в глаза:

— Здесь не те женщины, что пойдут на сеновал с первыми же приезжими.

Он осторожно пожал плечами, взгляд его время от времени опасливо прыгал на длинную рукоять, что угрожающе ухмылялась ему из-за моего плеча.

— Мы не первые приезжие. Мы здесь бываем часто. Хозяин нас знает.

— А женщины? — спросил я.

Он ответил нехотя:

— Женщины у него сменились. Но они остаются недотрогами недолго.

— Резонно, — согласился я. — И все-таки… Кто из ваших людей хромает?

Его брови поползли вверх.

— Хромает? Нет таких. Я не беру на службу увечных.

— Уверены?

Он выпрямился.

— Абсолютно!

— Все ваши люди здесь, в гостинице?

Он усмехнулся.

— Хотите посмотреть на них? Гаспар, позови всех моих слуг!

Они выстроились, как уверял граф, все восьмеро, за исключением тех, кого я убил. Среди слуг, которых вельможа таскает с собой, даже повар с поваренком и двое слуг, что готовят ему постель. Лица испуганные, почти все уже успели заснуть, хлопают глазами, как совы, внезапно очутившиеся на ярком солнечном свете.

Самых трусливых уже трясет, чуть не плачут, вельможа рычит, я прекрасно понимаю: оскорбительно, когда твоих слуг нанимают тайком от тебя, да еще когда приходится отвечать.

— Кто еще? — вельможа рычит от ярости.

Старший слуга взмолился:

— Никто, Господом Богом клянусь! Только Крагар и Ракшаль. Ракшаль сказал, что вдвоем вполне управятся. После этого увел их. С чем должны управиться, я уже не слышал. Клянусь, ваша милость, я сразу бы прибежал к вам и все рассказал!

Вельможа с силой хлестнул его по лицу.

— А почему, сволочь, ты не прибежал сразу?

Слуга с разбитой мордой только мотал головой, не смея даже вытереть кровь.

— Ваша милость, — возопил он, — да кто же знал, что это не мелочь? А вдруг он просил их помочь приподнять повозку, чтобы надеть слетевшее колесо?

Я вмешайся:

— Ты уверен, что все слуги здесь?.. Никто не остался в постели? Или с девкой на сеновале?

Он размашисто перекрестился.

— Клянусь!

— А кто из ваших слуг хромает?

Он снова перекрестился.

— У нас хромых нет. Это наверняка ют, который натравливал на вас.

Я кивнул, сам тоже так думаю, просто проверил реакцию.

— Ладно, — сказал я. — Я снимаю подозрения в ваш адрес, граф де ля Ферт. Хотя должен заметить, что у хорошего хозяина слуги не нанимаются подрабатывать у чужаков. Спокойной ночи!

В соседней комнате разговаривают Альдер и Ревель, Клотар взял маленькую комнатку поближе к лестнице на втором этаже, брат Кадфаэль скромно поселился в самой крохотной каморке. Не из-за бедности, плачу ведь я, а ради смирения чего-то в человеке.

Некоторое время я лежал, таращил глаза в темный потолок. Через пару минут зрение адаптировалось, в темноте проступили темно-багровые пятна, некоторые колыхались, сдвигались от окна к двери, деформировались под натиском свежих струй воздуха со стороны двора. Нагретый воздух не просто имеет красноватый цвет, но и оттенки, и чем больше я всматривался, тем отчетливее видел разницу в потоках теплого воздуха; что заползает под дверь со стороны кухни, с тем, который отслаивается от моего разогретого тела. М-да, душевые кабины здесь пока не предусмотрены.

Грубер улепетывает на юг, что несколько странно, его владения расположены отсюда к востоку. Впрочем, улепетывает — не совсем точно, с ним сейчас большой отряд, он просто увозит Женевьеву, язык не поворачивается назвать ее ледей, видал я таких лядей, в какое-то надежное укрытие. Это мы нарвемся, когда догоним…

Конечно, может быть, он вот-вот свернет, а то уже и свернул, а раньше ехал в сторону юга только из-за прихотей дороги: вдруг да прямой путь перегораживают ущелья, болота или что-то еще хуже? Но пока что все на руку, мы приближаемся к Каталауну, где будет проходить рыцарский турнир.

Все ближе к Югу и ближе, мелькнула тревожно-ликующая мысль. Там, на Юге, — динамично развивающаяся сила. Как и на Севере. Что на Севере — понятно, даже знакомо. Что на Юге — пока что не знаю, а общее понятие «Зло» ничего не говорит. Как известно, Злом называется все, что «не наше». Я уже был свидетелем, как вчерашнее Зло объявлялось не только лучшим другом, но и самым что ни есть Добром, чистейшим и лучезарнейшим.

Зорр и прочие христианские страны строят цивилизацию с нуля. Отказавшись от всего прошлого как греховного! А на Юге пытаются использовать древние находки, достижения. И потому мне Юг… ближе и понятнее, хотя я уже знаю, что за болото ожидает тех, кто пойдет по такому пути. Мы там, в моем Срединном королевстве, как я называю для местных, пошли по этому пути, уже по горло в дерьме… Но если по пути Севера, где предельная чистота и нравственность, не будет ли это жизнь в пустыне?

Я вздрогнул, по спине проползла огромная сосулька, оставляя ледяной след. На стене напротив проступили крупные знаки, выпуклые, четкие, выступающие наружу, как барельеф. Сперва темные, тут же вспыхнули золотом, засияли, начали плавиться, как от сильнейшего жара, потекли, словно надпись из воска оказалась на раскаленной железной стене.

— Что за… — пробормотал я холодеющими губами, спохватился, но не смог заставить себя сказать «ангел», кто знает, как у Господа Бога с юмором, — мне бы поразборчивей… Кириллицей…

Знаки оплывали, стирались, как на саморазрушающемся DVD, я пытался уловить хоть какие-то понятные пиктограммы, они наверняка есть, но, увы, смог бы понять мой дед, что означают на десктопе пиктограммы дискет, принтеров и еще сотни всяких разных, которые понимает любой школьник?

— Зараза, — прошептал я, — если бы фотоаппарат…

Машинально хлопнул ладонью, отыскивая ручку, записать хотя бы пару знаков, но откуда здесь письменные принадлежности, а знаки между тем потускнели, последние капли сползли к полу, а там растворились во тьме.