Мы сидели вечером у костра и разговаривали о чувствах Арапа Майны. Я беспокоился, что целый день его не видел, и мисс Мэри заметила:

— Ужасно, когда все поголовно друг в друга влюблены, как в Африке. Ты не находишь?

— Не нахожу.

— Так и ждешь, что закончится чем-нибудь плохим.

— Плохое получается, когда в дело замешаны европейцы. Они слишком много пьют, заводят с кем попало интрижки и во всем обвиняют горную болезнь.

— Тут есть доля правды. Когда находишься на большой высоте, да еще на экваторе, это дает о себе знать. Я не знаю другого места, где неразбавленный джин пьется, как вода. Факт налицо, тут не поспоришь. Должно быть рациональное объяснение: если не высота, то нечто подобное.

— Конечно, условия здесь необычные. Однако мы постоянно на ногах, работаем, охотимся, карабкаемся по чертовым склонам, весь алкоголь выходит через поры, можно не беспокоиться. Дорогая, ты только за счет визитов в туалет набираешь километраж больше, чем иные женщины за всё сафари.

— Давай не будем о грустном. Там уже целая колея протоптана моими стараниями. И на полочке всегда свежая литература. Ты, кстати, дочитал книгу про льва?

— Откладываю до твоего отъезда.

— Ну-ну. Что-нибудь еще отложил?

— Только книгу, клянусь.

— Надеюсь, она научит тебя осторожности и добродетели.

— Этому меня учить не надо.

— Еще как надо. Вы с Джи-Си черт знает чем занимаетесь. Когда подумаю, что мой муж, известный писатель, пожилой уважаемый человек, по ночам в компании с Джи-Си вытворяет такое…

— Мы изучаем повадки ночных животных.

— Да что вы там изучаете?! Выпендриваетесь друг перед другом, кто круче!

— Ничего подобного, котенок. Немного развлекаемся, только и всего. Когда человек перестает развлекаться, он, считай, умер.

— Это не значит, что нужно постоянно рисковать жизнью и вести себя так, словно «лендровер» — верховая лошадь, а вы наездники на конной прогулке в национальном парке. И ладно бы еще хорошие наездники, а то ведь показуха одна.

— Истинная правда. Именно поэтому мы предпочитаем «лендровер», как и подобает двум скромным любителям консервативных форм отдыха.

— Ты хотел сказать, двум самым отпетым и лживым искателям приключений на свою задницу. Я уже давно не пытаюсь тебя перевоспитать, это безнадежно.

— Дорогая, не надо нас ненавидеть! Мы ведь не виноваты, что ты уезжаешь.

— С чего ты взял? Я просто беспокоюсь, мне жутко становится при мысли о ваших развлечениях. Хорошо, что Джи-Си уехал. Когда вы вдвоем, это вообще ужас какой-то.

— Поезжай спокойно в Найроби, дорогая. Сходишь к доктору, купишь все, что надо. О нашей маньятте не волнуйся, все будет в лучшем виде, без глупостей и ненужных рисков. Я лично прослежу, можешь мной гордиться.

— Лучше напиши что-нибудь, чем я могла бы гордиться.

— Может, и напишу.

— Насчет твоей невесты я не волнуюсь; главное, что меня ты любишь больше. Ты ведь любишь меня больше?

— Конечно, котенок. А когда вернешься, буду любить еще больше.

— Жаль, ты не летишь со мной.

— Терпеть не могу Найроби, ты же знаешь.

— Для меня там все в новинку, все так интересно, и люди очень милые.

— Ну вот и хорошо, поезжай, развейся. И возвращайся скорей.

— Даже не хочется уезжать. Правда, с Уилли на самолете будет здорово, а потом еще обратный полет, тоже здорово, а потом я вернусь к моему котенку, привезу всем подарки, это самое приятное. Смотри не забудь про леопарда. Ты обещал Биллу, что добудешь его до Рождества.

— Конечно, не забуду. Хотя с удовольствием бы уже подстрелил и забыл о нем.

— Просто хотела тебе напомнить.

— Не беспокойся, дорогая, я не забуду. И зубы буду чистить перед сном. И звезды на ночь гасить, и гиен выключать.

— Перестань! Я уезжаю, а он шутит.

— Наоборот, мне очень грустно.

— Ничего, я скоро вернусь, причем с сюрпризами.

— Для меня лучший сюрприз — это увидеть моего котенка.

— Здорово, что у меня будет свой самолет. А сюрприз тебе понравится, обещаю, но это секрет.

— Тебе лучше лечь пораньше, дорогая. Таблетки, конечно, помогают, но отдых все равно нужен.

— Отнесешь меня в постель? Сегодня утром я думала, что вот-вот умру, и представляла, как ты понесешь меня на руках.

Я отнес ее в постель — и весила она ровно столько, сколько должна весить женщина, которую ты любишь, и была не слишком длинна и не слишком коротка, и длинные, как у цапли, ноги свисали неловко, как у типичных американских красоток. Она приникла ко мне, свернувшись уютным калачиком, и скользнула под одеяло, как роскошная яхта со стапеля.

— Хорошо в кровати, правда?

— Кровать — наше отечество.

— Это чьи слова?

— Мои, — с гордостью признался я. — По-немецки звучит более внушительно.

— Согласись, здорово, что нам не надо говорить по — немецки.

— Особенно если учесть, что мы не умеем.

— В Танганьике ты неплохо справлялся. Да и в Кортине.

— Мошенничал. Поэтому и звучало так внушительно.

— Люблю тебя — на простом английском.

— И я тебя. Спокойной ночи, котенок. Завтра все будет хорошо. Я тоже лягу, обнимемся, как два котенка, будем спать, проснешься совсем здоровой.

Услышав жужжание мотора над лагерем, мы поспешили к мачте, на верхушке которой безжизненно болтался сделанный из мешка ветровой конус, и с удовольствием посмотрели, как Уилли виртуозно сажает машину в белые цветы, заблаговременно примятые грузовиком. Самолет разгрузили, коробки сложили в охотничий джип, и я принялся разбирать почту. Мэри и Уилли болтали на переднем сиденье. Письма я разложил на две стопки — те, что были адресованы «мистеру и миссис…», отправились в стопку Мэри. Дурных телеграмм не было, а парочку можно было назвать обнадеживающими.

В столовой Мэри уединилась со своей почтой за отдельным столом, а мы с Уилли располовинили бутылку пива, и я открыл письма, выглядевшие хуже остальных. В них не было ничего, к чему не подошел бы метод игнорирования.

— Что на фронтах, Уилли?

— Продолжаем удерживать здание парламента.

— Гостиница «Торр»?

— Пока в наших руках.

— Отель «Нью-Стэнли»?

— Кровавая мясорубка! Согласно последним донесениям, там хозяйничает некто Джек Блок, но Джи-Си с отрядом стюардесс пытается закрепиться в баре.

— В чьих же руках Охотоведческое хозяйство?