В «Океанской корзинке» на Клоф-стрит, в ожидании, пока им принесут еду, Карла расспрашивала его о деле Артемиды. Гриссел подозревал, что таким способом дочь пытается прервать неловкое молчание. И вдруг, совершенно неожиданно, посреди разговора она спросила:

— Папа, почему ты стал полицейским?

Он не сразу нашелся с ответом. Пока раздумывал, увидел, что Фриц оторвался от журнала, и понял, что обязательно должен подобрать нужные слова. Он сказал:

— Потому что я такой и есть.

Сын удивленно поднял брови. Гриссел ссутулился.

— Я просто как-то сразу понял, что я — полицейский. И не спрашивайте почему. У всех складывается о себе какое-то мнение. Я видел себя таким.

— Я себя никаким не вижу, — возразил Фриц.

— Ты еще маленький.

— Мне шестнадцать лет.

— Все придет.

— Я не полицейский. И потом, я не хочу пить. Полицейские пьют.

— Пьют все.

— Полицейские больше всех.

С этими словами Фриц снова уткнулся в журнал и больше не принимал участия в разговоре. До тех пор, пока они не поели и Гриссел не спросил Карлу как бы между прочим, знает ли она песню на африкаансе, где есть такие слова: «'n Bokkie wat vanaand by my kom le, sy kan maar le, ek is 'n loslappie» («Если хочешь, детка, прыгай ко мне в постель — сегодня я свободен и весел»).

Карла ткнула пальцем в брата; тот, не поднимая головы, спросил:

— Какая группа?

— Не знаю; я слышал эту песню по радио позавчера.

— Это микс или отдельная песня?

— Отдельная.

— Курт Даррен, — сказал Фриц.

Гриссел понятия не имел, кто такой Курт Даррен, но не хотел в этом признаваться. Ему не хотелось снова слышать колкости в свой адрес, как было в случае с Шарлиз Терон.

— Курту Даррену не помешает взять в свою группу хорошего бас-гитариста, — сказал Гриссел.

В лице сына что то дрогнуло. Как будто над сумрачной горой вдруг взошло солнце.

— Точно, так и есть, у него вообще проблемы со звуком. Песня-то старая, но он ее аранжировал. Тунс Йордан исполняет ее лучше. Это он сделал ремикс Loslappie, но он точно так же не разбирается в басах. Только у одного исполнителя на африкаансе хороший басист, но он эту песню не поет. А жаль!

— Кто такой?

— Антон Госен.

— Антона Госена я знаю, — с облегчением произнес Гриссел. — Это ведь он пел песню про фургон?

— Какой фургон?

— Да, как бишь она называлась? «По дорожке с ветерком»?

— Пап, твоей песне, наверное, лет сто, — изумленно проговорил Фриц. — Больше Госен такой ерунды не поет. Теперь он рокер. Его группа называется «Бушрок-банд».

— Невероятно!

— И знаешь что, папа? На бас-гитаре в «Бушрок-банд» играет тот же самый парень, который помогал Тунсу Йордану аранжировать Loslappie. Вообще хочу тебе сказать, что Тунс — достаточно средненький исполнитель. Неплохой, но не хочет играть рок. Не хочет выеживаться на сцене. Вот «Нефтяники», эти да…

— «Нефтяники»?

— Да. И…

— Неужели так называется группа?

— Пап, при всем моем уважении, сколько лет ты не просыхал? Сейчас самые известные группы, которые поют на африкаансе, называются «Нефтяники», «Кобус», «Аккедис», «Девятая батарея» и «Бескрааль», и еще «Черные карлики», и все они задают жару! Теперь на африкаансе исполняют любой рок, от хеви-метал до кантри. Но, если ты хочешь услышать басы, тебе стоит послушать живой концерт Антона. Антон — настоящий рокер; он любит басы, он от них заводится. Единственный недостаток на том концерте — публика. Представляешь, они хлопают. Аплодируют.

— Хлопающая публика?

— Ага. В другой раз Антон три раза подумает, прежде чем устроит концерт в Государственном театре! Люди слушают бешеный рок и, вместо того чтобы срываться с места и танцевать, они хлопают! Обалдеть можно. Это же не концерт выпускников консерватории, это рок, а они сидят и вежливенько так аплодируют. Хлопающая Претория!

— Сел на любимого конька, рокер! — сказала Карла, заводя глаза к небу.

Гриссел хотел было возразить, но рассмеялся. Он ничего не мог с собой поделать и понимал почему: он был совершенно согласен с сыном.

Когда он отсмеялся, Фриц вдруг сказал — скорее самому себе, чем отцу:

— Кстати, вот кем я могу себя представить.

— Кем?

— Бас-гитаристом.

— И играть в группе Карен Зойд, наверное, — поддела его сестра.

Фриц показал Карле нос:

— Только невежды считают, будто она исполняет исключительно рок! Начиталась журнала «Ты»! Зойд классно исполняет баллады. Она не рокерша. Но голос у нее обалденный. И драйв…

— И ты втрескался в нее по уши.

— Нет, — с сожалением проговорил Фриц. — Карен занята. — Он повернулся к отцу: — Значит, папа, ты тоже любишь бас?

— Немного, — улыбнулся Гриссел. — Немного.

Клуте позвонил еще раз, когда он отвозил детей домой, на Бракенфелл.

— Бенни, я думал, у тебя на журналистов зуб.

— Что?

— Вчера вечером ты обзывал их «стервятниками» и советовал «послать их к черту», а сегодня утром что я вижу? Ты предпочитаешь беседовать с ними напрямую?

— О чем ты?

— Прочти первую полосу «Раппорта», Бенни! Самую первую: «Источники, близкие к ветерану уголовного розыска инспектору Бенни Грисселу из отдела особо тяжких преступлений (ООТП), утверждают, что полиция рассматривает версию, согласно которой линчеватель непричастен к убийству Лоуренс». Лично я ничего подобного им не говорил, я точно помню!

— Я знаю, мать… — Он осекся, вспомнив, что в машине дети. — Я тоже ничего не говорил.

— Должно быть, с ними побеседовала девушка-привидение из Юниондейла.

— Говорю тебе, это не я…

Гриссел осекся. Он понял, кто связывался с репортерами. Бицепс Кейтер. Вот кто!

— Не важно. Главное, ежедневные газеты требуют продолжения, потому что теперь у всех по данному вопросу имеется свое мнение. Даже у политиков. Одни считают, будто во всем виноват АНК, партия за возвращение смертной казни уверяет, что это — глас народа, а «Санди таймс» проводит опрос общественного мнения, и семьдесят пять процентов опрошенных заявляют, что парень с ассегаем — герой.

— Господи помилуй!

— Теперь репортеры одолевают меня звонками. Вот я и подумал, раз ты выполняешь мою работу, то можешь ответить на вопросы самостоятельно.

— Я же сказал тебе, Клуте, это не я!

Клуте на секунду замолчал, а потом спросил: