Йонард в своей беспокойной жизни встречал много самого разного народу, и добросовестно порылся в памяти, но через некоторое время покачал головой.

– Вот именно, – кивнул Дзень Сю, – такого человека на свете нет. Возможно, когда-нибудь он появится – живое воплощение бога, герой или великий мудрец, и найдет способ уничтожить Дыхание Смерти. Пока же мне очень жаль, друзья мои, но я вижу только один выход.

Воин, призрак и женщина не отрываясь глядели на строго китайца.

– Я наложу еще одно Запечатывающее Слово. Мне потребуется много сил, и, возможно, их не хватит, но я сделаю все, что могу. Быть может, мне удастся отсрочить беду. Ни что другое мне не под силу. Человек не должен спорить с богами…

– Хорошо, мудрец, твори свои заклятья, как говорят, если нет лошади, то и осел лошадь, а там – посмотрим, – поднялся со своего места Йонард.

За ним поднялась Айсиль и наконец Дзигоро, поклонившись на прощание учителю.

Уже выходя, Йонард поискал глазами таинственную книгу, но не нашел… Впрочем, он уже устал удивляться, лишь с незнакомой еще ясностью подумал: не то ли и мудрость, что эта книга. Захочешь получить хоть малую толику, так идти за ней – не дойти, и дойдешь – не найти, а и найдешь – не поднять. Так и уйдешь ни с чем, глупец глупцом, как и был. А подаст тебе ее кто-нибудь другой. Кто-нибудь, у кого она всегда по левую руку и не тяжела…

Тем временем на улицах стемнело, и город, и так-то не слишком гостеприимный и добрый, сделался попросту зловещим. Айсиль испуганно жалась к Йонарду. Ночных разбойников и воров она боялась больше, чем запечатанного в таинственной бутылке Дыхания Смерти. Откуда ей было знать, что тот, в ком она видела единственную защиту, водил довольно близкое знакомство с ночными собратьями по ремеслу, которые для оплаты своих долгов доставали кошельки из чужих карманов. И даже сам когда-то был одним из них.

– С тяжелым сердцем оставил я учителя, – проговорил призрак Дзигоро, оглядываясь на слабоосвещенное окно. – Он мудр, но уже очень стар. Ему может не хватить сил. То, что спрятано в бутылке… Я ощутил его силу и злобу и знаю, это больше, чем может выдержать любой из нас. Я тревожусь…

Йонард о чем-то напряженно размышлял. Айсиль терпеливо ждала, предоставив решение мужчинам.

– Надо поесть чего-нибудь, – решил наконец Йонард. – Зайдем в трактир, подкрепимся, а потом всерьез подумаем, что делать дальше.

– Глядишь, мысли веселее побегут, – поддержала варвара Айсиль.

Дзигоро с сомнением поглядел на германца и верткую девчонку.

– Вино превращает человека в скотину, только настоящий мужчина не становится животным даже после… Можешь ведь и обратно в собаку превратиться.

Йонард торопливо кивнул. В мыслях он уже видел жареные бараньи почки с кусочками золотистого сала, плавающие в опаловом озерце растопленного жира, которые отлично и недорого готовили в трактире «Золотой баран» как раз неподалеку. Последнее обстоятельство устраивало Йонарда как нельзя лучше, по городу бродить он не хотел, так как не без оснований думал, что городская стража надолго запомнила здоровенного варвара, и вряд ли память эта проникнута уважением и почитанием к проявленной в бою с ними отваге и силе чужеземца. Да и с Хаимом-Лисицей он так же мало хотел встречаться, как и с Ардаширом.

К трактиру он и направился, стараясь держаться в тени. Дорогу он помнил отлично, Айсиль не отставала. Призрак по своему обыкновению растворился, не оставив следа и не сообщив о своих дальнейших намерениях. Улица опустела. И тут, в полнейшей тишине и безмолвии, из темных провалов узкого переулка, из неглубокой ниши одного из домов, просто из густой темноты, одна за другой возникли три фигуры. Они действовали совершенно бесшумно и на удивление слаженно, и целью их вылазки был, похоже, дом старого китайца. Учителя Дзень Сю.

Ох, не зря было беспокойно призраку Дзигоро…

Германец с удовольствием уписывал жаркое, отдыхая душой и телом за настоящей «человеческой едой». Сейчас ему почти с ужасом вспоминалась старая жилистая лошадь, парочка мышей, проглоченных прямо со шкурой, и овощная бурда Дзигоро. Айсиль, хоть и была голодна и не избалована, но насытилась быстро и, с хорошо скрываемым отвращением, отодвинула от себя местные деликатесы. Девушка недоумевала, как из такого хорошего, почти не старого еще мяса можно умудриться состряпать такую несъедобную дрянь. Спутник ее был, видимо, другого мнения, и Айсиль это ничуть не удивило. Она уже поняла, что желудок у варвара железный, а зубы еще крепче. Кислое вино Айсиль отставила, даже не пригубив, и теперь, не зная, чем еще заняться, смотрела по сторонам. Йонард насыщался обстоятельно, запивая скверную еду дрянным вином, и с каждым глотком настроение его становилось все более и более благодушным. Под конец он даже соизволил обратить на свою спутницу внимание.

– Послушай, Айсиль, – спросил он, лизнув жирный палец, – а с чего ты за мной увязалась? Чем тебя муж обидел?

От неожиданности Айсиль замерла, и Йонард увидел, что щеки ее горят.

– Так что там у вас случилось? – повторил он. – Не бойся. Я нем как рыба. Он что…

– Он отверг меня, – быстро проговорила Айсиль, явно стараясь поскорее отделаться от назойливых расспросов варвара. – Когда отец привел меня, повелитель только взглянул один раз и отправил на кухню…

Щеки Айсиль пылали как маки, а губы дрожали от обиды. Окинув взглядом ее тощее, совсем детское тело, Йонард подумал, что, пожалуй, как мужчина мужчину, вполне понимает Хаима, но он был парнем не злым, а девчонка ничего плохого ему не сделала, напротив. Йонарду захотелось ее утешить.

– Если ты печалишься, что мужчина отверг тебя, то этому горю помочь не трудно, – произнес он с искренним участием.

– Дурак, – обиделась Айсиль и отвернулась – разговаривать с Йонардом ей расхотелось.

Музыка звучала уже давно, но занятые один едой, другая своими невеселыми мыслями, они не замечали ее. А заметить стоило. Играл эульд, и песня его серебряных струн была песней тихого летнего ветра, безмятежного неба, быстрого хрустального ручья, сбегающего с гор и превращающегося в бурлящий поток, поящий живительной влагой цветущую долину…

Айсиль повернула голову. У дальней стены сидел человек, на которого, раз увидев, второй раз по доброй воле не взглянешь. Он был ужасающе тощ, патлат и грязен. Рвань, облекающая его тело, видимо когда-то была халатом, но цвет уже не поддавался определению. Нет сомнения, что с тех пор как патлатый надел ее впервые, прошло лет сто, никак не меньше. Следовало догадаться, что уже и тогда она была не новой, но этот человек ее больше и не снимал. Даже когда мылся, если такой обычай вообще был знаком неизвестному певцу. Закрыв глаза, запрокинув голову, он лениво и вдохновенно перебирал струны и что-то тихо напевал-рассказывал себе под нос. Против желания Айсиль прислушалась.

Ты – как цветок, мила, добра, чиста,

Я – ветер, срывающий роз лепестки.

Ты – как волна забвенья холодна,