– Честен? По-братски? Это на Гонне д'Апшье ты возлагаешь эти лавры? Честен! Человек, который накормил тебя бесстыдной ложью? По-братски, этот милый мальчик, у которого с собой был яд от Ратапеннады, местной колдуньи, который должен был отправить тебя на тот свет? Ты потерял рассудок, Арно де Монсальви?

Он снова взорвался, но теперь в волнах его гнева скользили неуверенность и сомнение.

– Почему я должен верить тебе больше, чем ему? Кто меня убедит, что ты говоришь правду? Естественно, ты обвиняешь, чтобы защитить себя, и именно теперь, когда я имел глупость сказать, что он мертв!

– Ты мне не веришь? – сказала она холодно. – А аббату Бернару, ему ты поверишь?

– Аббат Бернар далеко, и это тоже тебе известно!

– Гораздо ближе, чем ты воображаешь. Прочти это!

Она достала из своего мешочка полученное в Туре письмо. Толстая и прочная кожа защитила его от воды, и оно не намокло.

Резким жестом она сунула его под нос своему мужу.

– Ну что, узнаешь почерк? А как ты думаешь, Бернар де Кальмон д'О назвал бы своей возлюбленной дочерью во Христе потаскуху, которую слуги выгнали хлыстом?

Он бросил на нее взгляд, в котором неуверенность приобрела оттенок тревоги, и, отойдя к свече, которую поставил на балку, принялся читать медленно, вполголоса, останавливаясь на отдельных словах, словно пытаясь по достоинству их оценить.

Затаив дыхание, Катрин смотрела на него с отчаянием. Она видела это мужественное лицо, черты которого стали более грубыми, жестокими. Она не знала этого нового лица, а скудный свет свечи еще более его подчеркивал. Четырех– или пятидневная борода обезобразила лицо, уничтожив всю красоту под этой грязной соломой; под глазами вздулись мешки.

За этим закованным в железо воином, диким и устрашающим, она с болью увидела встающий в ее памяти другой, знакомый образ, который в последний раз мелькнул вдали, такой гордый и радостный, под трепещущим шелком разноцветных знамен на незапятнанном фоне высокого, покрытого снегом плоскогорья!

Прошло только шесть месяцев… и тот, которого она любила больше всего на свете, стал убийцей! Тоска и боль сдавили сердце так сильно, что она застонала, а слезы потекли из глаз к уголкам губ.

Тем временем Арно закончил читать. Тусклым взглядом он рассматривал письмо, которое упало к его ногам. Машинальным движением он снял наплечники и стальной нагрудник, расстегнул кольчугу, освободив мощную шею, как человек, который задыхается.

Резким движением он вырвал топор, который торчал в колоде для колки дров, отшвырнул его в глубь помещения и сел, уперев локти в колени и обхватив голову руками.

– Я не понимаю… не могу понять. Мне кажется, я схожу с ума…

– Ты мне позволишь объяснить? – пробормотала Катрин после минутного молчания. – Мне кажется, что потом ты поймешь все.

– Говори! – согласился он неохотно.

– Во-первых, я хочу спросить: почему, покинув Бастилию, ты сразу не вернулся в Монсальви?

– Аббат это хорошо понял! Почему не ты? А ведь это так просто! Когда хочешь спастись, не будешь возвращаться туда, где тебя ждут.

– Ты мог по крайней мере вернуться в наши края. Там нет недостатка в тайниках, не считая крепостей и людей, которые с радостью согласились бы ради тебя выдержать осады и битвы!

– Я знаю, – крикнул он в гневе. – Но этот чертов бастард, будь он проклят, сказал, что меня приговорили к смерти, что меня казнят в тот же вечер. К тому же он явился в одежде монаха, который должен был меня подготовить. Когда мы бежали, я хотел вернуться в Овернь. Я не хотел ничего другого, но он мне сказал, что король уже послал войска, чтобы завладеть моим городом и имуществом. А потом… когда он мне сообщил… то, что ты знаешь, мне больше ничего не было нужно… только излить мою ярость на все, что попадет под руку! К чему возвращаться туда? Я был даже лишен удовольствия выпотрошить Беро д'Апшье, поскольку люди короля уже должны были всем завладеть. Тогда я примкнул к Роберту. Я знал, что ему удалось сбежать из тюрьмы, где его держали люди Рене Лотарингского. Я его знал давно. Кроме всего, он был теперь, как я: сбежавший узник, изгнанник… но могущественный и во главе сильного войска. Я его нашел. Он не изменил своей дружбе. Дворянчик принял меня с распростертыми объятиями.

– …и сделал из тебя бандита, замаскированного под псевдонимом слишком недвусмысленным! Ты меня простишь, если я не буду ему в этом признательна. А теперь, если хочешь, я все тебе расскажу…

Она опустилась на землю и начала говорить.

Катрин рассказала свою одиссею.

Он слушал ее, не говоря ни слова, сложив руки на коленях, временами царапая своим железным башмаком землю, как нетерпеливая лошадь.

Наконец она встала, порылась в своей дорожной сумке у пояса и достала пропуск.

– Держи! – сказала она. – Вот что дала мне для тебя королева. Возвращайся в Монсальви! Король с королевами и дофином скоро направится к южным странам, чтобы урегулировать вопрос о наследстве графа де Фуа и…

Она едва заметно помедлила, потом решилась и сказала, четко выговаривая слова, чтобы удар был вернее:

– …и пресечь бесчинства живодеров…

Он содрогнулся, окутал ее черным взглядом. Она ждала его реакции, и он не замедлил ответить:

– Я вызываю у тебя ужас, ведь так?

– Да! Ты вызываешь у меня ужас! – произнесла она четко. – Или скорее у меня вызывает ужас человек, который стоит передо мной, так как я отказываюсь поверить, что это действительно ты.

– А кто же другой? Я занимаюсь войной, Катрин, а война такова! Ты не хочешь в это поверить! Я делал только то, что и всегда, то, что делают все те, кого ты так любишь: Ла Ир, Сентрайль… и другие. Что они делают сейчас в Жизоре, эти двое?

– Они сражаются с Англичанином! Они сражаются с врагом…

– Я тоже! С Англичанином? Где он, по-твоему? На границах королевства? Ничуть: он в десяти лье отсюда, в Монтини-ле-Руа, где твой герцог Филипп позволил им остаться. В этот самый час сеньор де ля Сюз Рене де Рец его осаждает.

– Рене де Рец? Брат…

– Жиля, да, этого чудовища с синей бородой. Но Рене – хороший рыцарь и мой товарищ по оружию, даже если он использует методы, которые тебе не нравятся, как и мои. Что же касается меня, я сражаюсь с Бургундией… так как она и есть злейший из всех наших врагов!

– Врагов, ты говоришь? Но кого? Чего?

– Короля… и Франции! Тебе понравился Аррасский договор, эта унизительная бумажка, которая обязывает короля просить прощения у Филиппа, которая освобождает герцога даже от вассального долга? Никто из нас с этим не согласен и не согласится никогда. Этого мира мы не хотели. А здесь – Бургундия!

– Бургундия? Да, конечно, но я не видела стен, военных, осадных, метательных орудий! Я видела только убитых стариков, женщин, детей, невооруженных мужчин, которых пытали с целью вырвать у них деньги.