– И ты? – Я испытующе посмотрела на Оуэна. Честно говоря, не знала, что почувствую, если он скажет, что поднял метатель и нажал на спуск. Иногда мерзостей оказывается слишком много. Но когда это «много» наступит для меня?

– И я поднял метатель. – Крис говорил сухо, как казначей, зачитывающий опись имущества. – Знаешь, что запомнилось сильнее всего? Не приказ барона и не хохот дворни. Запомнилось, как шевелились губы пацана, как он лежал на земле, залитый кровью, и пытался сказать: «Крис». Самое поганое, что он хотел не остановить меня, он просил нажать на спусковой крючок. Я тогда впервые… словно впервые услышал свое имя.

Я поежилась, внезапно ощутив в этой удушающей жаре холод. Холод, что шел от его слов. Попыталась представить себя и Илберта на месте Кристофера и его брата, но у меня не получалось. Девы, он же сейчас рассказывал не о беглом каторжнике, не о гаронском душителе, что отправил к богиням два десятка жителей Гаронны. У того, кстати, тоже была семья. Он говорил о бароне Оуэне, о поставщике вин первого советника князя.

– И тогда я сдвинул метатель и взял на прицел всеблагого барона. Вот тут дворня перестала смеяться. – Крис улыбнулся. – Об этом я жалею. На самом деле жалею. Мне даже снится, что я нажал на спуск. Но… – Он устало закрыл глаза и тихо продолжил: – Не нажал. Меня скрутили и кинули в холодный подвал. Сначала барон объявил, что я тяжело болен, потом – что одержим демоном. Если бы я не был единственным законным наследником, меня бы, как выразился наш государь, удавили по-тихому. Но поскольку Аарон бастард, да еще и остался калекой, мне сохранили жизнь. Держали в дальнем поместье, изредка разрешая покидать комнату.

Криса прервало синее пламя, и после того как оно схлынуло, воцарилась тишина.

– Сколько? – едва слышно спросила я.

– Один год три месяца четырнадцать дней и шесть часов. – Я охнула, а рыцарь, все так же глядя куда-то мимо меня, продолжил: – Барон приезжал раз в неделю. Поначалу даже обещал, что стоит мне только попросить у него прощения, на коленях попросить, и он меня выпустит.

– Ты же не…

– Я встал на колени через три месяца, – так же безэмоционально продолжал рассказывать рыцарь. – Что, не похож на героев баллад? – Я не ответила, боялась, что если открою рот, то разревусь или еще хуже, скажу какую-нибудь глупость. А парень продолжал: – Только к тому времени барон, кажется, поверил в мою одержимость. Теперь ко мне приходили заклинатели, гадалки, экзорцисты, какие-то монахи какого-то ордена, название которого настолько тайное, что нельзя произносить вслух. Надо мной читали молитвы, жгли травы, топили в святой воде и даже прижигали чирийским железом. Но демон отказывался являть барону свой страшный лик.

– А жрицы?

– А вот жриц не было, ни одной. Странно, да?

Пламя гудело и замолкало. Гудело и снова исчезало. Кристофер продолжал говорить, а я слушала.

– И вот однажды кто-то подал ему новую идею. Раз демоны попадают в наш мир из Разлома, нужно свозить туда болезного сыночка. Авось, почуяв родную помойку, демон обрадуется и сгинет. Вот так я и оказался в Чирийских горах. Меня посадили в клетку, куда обычно кладут клинки, прежде чем закалить металл во тьме, и опустили в пропасть.

– И что там?

– Похоже на то, как если бы тебя запихали в колокол и долго по нему били. Кишки меняются местами с мозгами, и наоборот. Эй, я рассказал тебе это не для того, чтобы ты ревела, – без перехода сказал Крис, приподнимаясь. Теперь на его лице была злость. – Так и знал, что лучше молчать.

– А для че-че-чего то-о-огда? – всхлипнула я.

– Демоны Разлома, прекрати реветь, Иви. – Он вдруг привлек меня к себе. – Между прочим, это стандартная процедура изгнания. Там таких одержимых бедолаг было штук десять. Нашла из-за чего расстраиваться! Подумаешь, посидел в клетке.

– И-и-и ка-а-ак ты выбрался?

– Когда я вдоволь побесновался, разбив голову о прутья, меня вытащили. Барон решил, что это демон вышел.

– Я-я-я не… не об этом. О том, как ты выбрался вообще? Как ты оказался здесь? – Я не делала попытки отстраниться, прижиматься к его плечу было приятно, если бы не кусок металла и противно липнущая к коже одежда, если бы не кровь…

– Сбежал следующей ночью. Они ослабили контроль, решив, что я снова стал человеком. Убил троих охранников. Первого задушил шнурком от плаща, второму разбил голову камнем, третьего зарезал ножом, снятым с трупа второго. Ничего героического, напал со спины и убил. Если хочешь кого-то пожалеть, пожалей их. С одной стороны – простые вояки, что исполняют приказы, а с другой – избалованный хозяйский сынок, больной на всю голову и не понимающий, что все это для его же блага. – Я не стала возражать. – Позволь не рассказывать, как я добирался до Эльмеры. На отбор в Академикум пришел скорее от безнадеги, но неожиданно прошел. Потом написал барону, надежды было мало, но… Рассказал, где я, потребовал оплатить обучение. А если всеблагой барон захочет объявить о моей одержимости, я, как послушный сын, отправлюсь прямиком в Посвящение к жрицам, и пусть они сколько угодно ищут в моей башке демонов.

– И что барон?

– Деньги перевели через две седмицы. Ты ведь знаешь, как читают людей жрицы? Они видят все, а на бароне грехов не меньше, чем на мне, и вряд ли он заинтересован в огласке. Поэтому никогда не даст разрешение на чтение моего разума жрицами.

– Ты все время говоришь о нем как о бароне. Только как о бароне. И ни разу не назвал отцом, – проговорила я, прислушиваясь к гулу пламени.

Парень не ответил. Я подняла голову, и сердце пропустило удар: на лице Криса застыла мучительная гримаса, а рука потянулась к боку.

– Как же больно умирать, – прохрипел Оуэн. – Знал бы, раньше озаботился бы, вместо того чтобы языком молоть.

Снова загудело пламя. Оно уже гудело не переставая. Я ощутила, как дрожит пол.

– Академикум, – выдохнул Крис. – Они что-то делают с Островом.

Гул перешел в скрежет, и пол под нами вдруг стал выгибаться, как выгибается пастила, если ее слишком сильно сжать пальцами. Раздался резкий хлопок, и трещина закрылась, словно пасть чудовища, о котором мне рассказывала в детстве нянька Туйма. А миг спустя в пол ударило загудевшее пламя, мгновенно раскаляя камень и железо. Вверху что-то хрупнуло, брызнула каменная крошка.

– На ту сторону! Живо! – рявкнул Крис, превозмогая боль.

Я вскочила на ноги. На голову продолжал сыпаться какой-то мусор. Схватила Оуэна за руку, потянула… Мне даже удалось приподнять его на несколько сантиметров, а потом рыцарь грузно осел, схватившись рукой за бок.

Пламя продолжало гудеть. Оно гудело и гудело без перерыва, словно кто-то снова перекрыл сопло. Одна трещина схлопнулась, зато вторая поползла по стене за спиной рыцаря.

– Крис! – выкрикнула я, а он, вместо того чтобы ухватиться за протянутую ладонь, оттолкнул мою руку.

Ну сколько же можно? Сколько еще ты будешь отталкивать меня? Ведь это больно. Это как удар стилетом. Мгновенный, быстрый, пронзающий. И каждый раз как первый… Сколько еще я смогу терпеть это? И надо ли? Давно пора развернуться и уйти. Пусть я теперь понимаю его гораздо лучше, но разве своя боль дает право причинять боль другим? Может, лучше вытерпеть одну большую, чтобы прекратить бесконечное множество малых?