мероприятия: приглашенные редакторы дефилируют по подиуму в одежде, которая появится на фотографиях августовского номера, а закупщики смотрят, общаются и щедро угощаются выпивкой. Бетси Талбот Блэкуэлл не стала мелочиться: «Барбара, ты не можешь участвовать, потому что будет куча народу и пристальное внимание». Больше ничего не потребовалось; Барбара не стала спорить. Весь показ она просидела на балконе: «Меня в буквальном смысле спрятали». Но сердиться она не стала. Ее мать, чернокожая католичка из Канады, выросшая в монастыре, не смогла донести до дочери, как это трудно – быть чернокожей в Америке 1950-х. А может, причина крылась в самой Барбаре. Много позже мать напишет: «Проблема с тобой, Барбара, в том, что ты не знаешь, что цветная».

В рамках ежегодного «обряда посвящения» [34] – приглашенный выпускающий редактор кратко подытоживает безумный июнь стажерок – Барбаре в перечне девичьих радостей достается лишь одна строчка: «Дни в Музее современного искусства, дни, проведенные, потерявшись, в метро, и тот день, когда Барбара шла одна домой под дождем после дневного спектакля, в котором Джули Эндрюс пела знаменитого „Жаворонка“…», чтобы «обдумать». Может, Барбара ощущала одиночество так же, как и остальные обитательницы «Барбизона». Но на снимке, где все победительницы, одетые в одинаковые красные плащи-дождевики, стоят в позе буквы X, широко улыбаясь на камеру, вокруг гигантского флюгера (групповой снимок всегда делался с воздуха), Барбара выглядит вполне счастливой, а ее улыбка сияет.

До следующего «прорыва» «Мадемуазель» должно было пройти еще пять лет. В 1961 году Виллетт Мерфи [35], чернокожая студентка, появилась на странице 229, демонстрируя модели для колледжа: «Овчина, пестрота полосок и твид с рисунком „елочка“: вот такая мешанина расцветок на лучшей выпускнице ’61 Виллетт Мерфи. Кардиган из белой искусственной овчины с подкладкой из серого полосатого шелка, блузка с подходящим принтом и форменная юбка из черно-белого твида». Виллетт Мерфи стала первой чернокожей моделью на страницах журнала мод – даже «Нью-Йорк Таймс» не могла не отметить столь эпохального шага вперед в области прав человека. Тем не менее пять лет назад уже была Барбара Чейз, пусть и укрытая от глаз на балконе.

Когда закончилась программа, Бетси Талбот Блэкуэлл нашла Барбаре оплачиваемую летнюю стажировку в журнале «Шарм». Оставаться в «Барбизоне» Барбара себе позволить не могла; более того, не будучи звездой программы приглашенных редакторов «Мадемуазель», она бы с трудом нашла жилье. И уехала к себе в Филадельфию, и каждое утро, в шесть часов, вставала и бежала на «Амтрак» до Пенсильванского вокзала. И «на седьмом небе от радости» работала над макетом, клеила нарисованные Энди Уорхолом иллюстрации туфель (которые, в свою очередь, помогали платить за квартиру уже ему). Впоследствии Барбара ругала себя за то, что выбрасывала неиспользованные иллюстрации. Но именно времена Барбары в «Мадемуазель» изменили ее жизнь. Для интервью со звездой [36], с тем, с кем хотелось бы пообщаться, Барбара выбрала Лео Лионни, художественного директора журнала «Форчун». Как она написала в интервью: «Главное, за что рожденный в Голландии ребенок итальянских родителей критикует Америку – за то, что „мало места для жизни, потому что большую ее часть мы тратим на развлечения. Нельзя быть красивым и нарядным во всем“». Лео Лионни разглядел в Барбаре нечто и помог ей получить стипендию Джона Хея Уитни в Американской академии в Риме в том же году.

Впоследствии Барбара напишет [37]: «Я уезжала посмотреть мир вокруг ровно тогда, когда Америка наконец посмотрела на себя и свой внутренний апартеид – и это навсегда изменило ее. В то время я и понятия не имела, что то, что называлось Движением за гражданские права, продвигалось к кульминационному изменению мира, оставившему неизгладимый след. Сама я наблюдала за изменениями с принципиально иной точки обзора: будучи „янки в Западной Европе“, „чужаком в чужой стране “ и, наконец, „американкой в Париже“. Уроженка Филадельфии Грейс Келли вышла замуж за князя Ренье, Мэрилин Монро вышла за еврейского интеллектуала Артура Миллера, Жаклин Бувье – за Джона Ф. Кеннеди, чернокожий уроженец Гарлема Джеймс Болдуин выпустил сборник статей „В следующий раз – пожар“, а Кеннет Гэлбрейт – „Общество изобилия“. В Европе я встретила их всех вовремя». И, подобно Бетси Талбот Блэкуэлл, Барбара, выйдя замуж, не стала отказываться от девичьей фамилии и взяла вторую. И стала Барбарой Чейз-Рибу: знаменитой художницей, автором бестселлеров и поэтом-лауреатом.

На поверхности интересный жизненный опыт и успехи Барбары Чейз имеют мало общего с «одинокими женщинами» «Барбизона». Но общим знаменателем для них стало одно: видимость. Ни Барбара, ни «одинокие женщины» не представлены на парадной картине «Барбизона». Как, собственно, и на страницах «Мадемуазель». И читательницы журнала, и постоялицы отеля виделись молодыми белыми женщинами, будущими женами, веселыми, дерзкими и популярными. Но такими были не все.

Если Барбара Чейз и «одинокие женщины» портили глянцевый идеал женщины 1950-х, то Сильвия Плат стала яркой иллюстрацией в галерее жертв, требуемых для достижения этого идеала. И список жертв вырос настолько, что вскоре женщины решили: пора что-то делать – и потребовали перемен.

Обложка рукописи Сильвии Плат. Роман «Под стеклянным колпаком» был опубликован в 1963 году под псевдонимом Виктории Лукас.

Глава 8

Проблема, у которой нет названия[19]

In Memoriam: Сильвия Плат и 1950-е

На первый взгляд Сильвия Плат ничем не выдавала своей внутренней борьбы [1]. Лори Тоттен, ехавшая с ней в «Барбизон» из Уэллсли, Массачусетс, сочла, что Сильвия «студентка как студентка», «ничего особенного». В чем-то Сильвия олицетворяла свое время. Мэри Кэнтуэлл, которая позже напишет «Манхэттенскую трилогию», в этом походила на Сильвию: обе учились в колледже на Восточном побережье – а значит, принадлежала, как язвительно охарактеризовала Сильвию одна из победительниц программы приглашенных редакторов, к «интеллигенции восточного побережья» [2]. Мэри Кэнтуэлл приехала в Нью-Йорк в самом конце июля 1953 года – спустя некоторое время после отъезда Сильвии. Лето выдалось удушающе жарким, а влажный воздух вдыхался с трудом. Мэри Кэнтуэлл, как и Сильвия, жаждала Нью-Йорка, в то же время страшась его. Боялась «зайти в метро, боялась потеряться – боялась даже спросить у женщин в офисе, где здесь женский туалет», настолько, что «убегала из офиса и пользовалась сортиром в соседнем здании универмага „Бонвит-Теллер“ за углом» [3].

Агентство по трудоустройству «Семь сестер», рассчитанное на нужды выпускниц элитных женских колледжей Восточного побережья, отправило Мэри на собеседование к знаменитой Сирилли Эйблс, выпускающему редактору «Мадемуазель» – той самой, у которой