Помимо городских слоев в благотворительности активно участвовали крестьяне, шившие одежду для фронта, кисеты и пр.

Особенно важной была помощь раненым. После первых боев на центральные железнодорожные узлы начинают прибывать поезда с ранеными и одновременно обнаруживаются логистические трудности – раненых оказывается негде размещать. Московский обыватель Н. П. Окунев писал в дневнике в конце августа 1914 года:

В Москву везут ежедневно тысячи раненых. Общественная помощь кипит. Собраны миллионы рублей, десятки тысяч людей врачуют раненых и ухаживают за ними… Город и земство, а также всякие другие организации буквально завалены ранеными и уже вопиют к гражданам: берите кто может раненых братьев к себе по домам, и многие так и делают.

Предводитель тверского дворянства П. П. Менделеев, сам активно вовлеченный в организацию благотворительности, вспоминал, что параллельно ему не менее активную работу начала его жена, которая уже в конце августа 1914 года создала в Твери Общество повсеместной помощи пострадавшим на войне военным чинам. Так как членские взносы были незначительны, вся надежда в финансировании ложилась на жертвователей. По словам Менделеева,

пожертвования все два с половиной года притекали обильно и безостановочно из всех, даже самых глухих, местностей Тверской губернии… Крестьяне много жертвовали и деньгами, и вещами, главным образом полотном… Крупные пожертвования поступали от купечества: полушубки, ситец, сапоги, валенки, готовое белье и платье, бязь, фланель, даже сукно, платки, табак, конфеты, чай, сахар, кисеты, трубки и т. д.… Горячее участие в сборе приняли и сельские учителя… Словом, жертвовала вся губерния[271].

Работа общества кипела прямо в доме Менделеевых:

Поглощенный делами, я сравнительно редко поднимался наверх. Там было царство жены. Самая главная, серьезная работа шла утром с 9 до 12 часов дня. В эти часы уже мало болтали, все усердно трудились; все швейные машины были заняты; дежурная принимала приносимые и привозные вещи, запаковывала отправляемое, подводила счета… Собирались груды вещей. Их периодически посылали на фронт в те воинские части, которые обращались в Общество за помощью.

Конечно, нельзя не заметить, что три часа работы в день за швейной машинкой не сравнятся с трудом швей из народа, и для дам из высшего света это был хоть и непривычный, но не особенно обременительный труд, тешащий их самолюбие и не связанный с сильным утомлением от работы. Для кого-то из них участие в благотворительности становилось данью современной моде, тем более что подобные общества становились центром светской жизни в городе. В Твери успехи И. И. Менделеевой в сфере помощи раненым вызвали зависть и недовольство губернаторши С. М. Бюнтинг, которая занималась той же работой, но в рамках Российского общества Красного Креста, которое считалось более аристократическим и пользовалось правительственной поддержкой. Тверские дамы неохотно шли работать в губернаторский дом, предпочитая бывать у Менделеевых.

Для демократически настроенной молодежи, шедшей сестрами милосердия и медбратьями на фронт, Красный Крест был «классово чуждой» организацией, порождал социальные стереотипы, вследствие чего предпочтение отдавалось земским и городским медицинским учреждениям. Работавший медбратом от Земгора Д. Фурманов характеризовал Красный Крест как «гнездо бюрократизма, пустую аристократическую шайку», отмечая, что «там встречались графини, княжны, особы высокого полета, а наш демократический состав уже по одному этому косо смотрел на Красный крест»[272]. Современники замечали, что между дворянскими, земскими благотворительными организациями и Красным Крестом существовала не совсем здоровая конкуренция, за которой могла скрываться ревность и зависть возглавлявших эти организации лиц. Тем самым, несмотря на определенное единение общества в деле помощи фронту, раненым, беженцам, социально-политические противоречия полностью преодолены не были, и система благотворительности демонстрировала общественный раскол.

Чем дольше затягивалась война, ухудшалась экономическая ситуация в империи, тем больше снижался энтузиазм россиян и меньшими становились частные пожертвования армии. За годы войны изменилась структура пожертвований: если в первый год основная часть предназначалась для фронта, то с 1915 года значительная часть идет на организацию сиротских приютов, военных госпиталей, домов инвалидов, на помощь беженцам. В ряде регионов беженство оборачивалось настоящей гуманитарной катастрофой, справиться с которой усилиями одних общественных, частных организаций было невозможно.

Необходимо отметить, что мотивы благотворительности были разнообразны, и далеко не все они соответствовали патриотическому поведению. Кто-то занимался благотворительностью из филантропических побуждений, из-за искреннего сострадания, для кого-то, прежде всего высокосветских особ, благотворительность превращалась в своеобразную дань моде. Императорская семья пропагандировала благотворительность (сестрами милосердия работали императрица Александра Федоровна и ее старшие дочери, императорская семья жертвовала деньги и собирала вещи для фронта), в результате чего некоторые верноподданные под воздействием монаршего примера также посвящали часть своего времени этой работе. Мода на благотворительность как новую форму светского времяпрепровождения была высмеяна художником Н. Ремизовым (Ре-Ми), нарисовавшим карикатуру «Свежее зрелище», на которой были изображены дама с господином в кабриолете. Дама обращалась к своему спутнику: «Ах, Серж! У вас золотая голова: сегодня все театры закрыты, а вы так удачно придумали – ехать смотреть беженцев!»[273]

Некоторые предприниматели вынужденно отдавали свои помещения под благотворительность из-за давления властей. В ряде городов главноначальствующие предлагали клубам и прочим организациям предоставлять помещения для раненых, угрожая закрытием. Нередко лицам с немецкими или еврейскими фамилиями, которых в условиях массовой шпиономании начинали подозревать в неблагонадежности, приходилось таким образом откупаться от общественных подозрений. Например, в условиях усиливавшейся критики кинопредприятий, обвинявшихся в разлагающем влиянии на население (некоторые губернаторы и архиереи призывали к запрету кинематографа), ряд электротеатров под угрозой закрытия был вынужден устраивать в своих помещениях благотворительные вечера, жертвовать часть своих доходов соответствующим организациям.

Другим мотивом благотворительности была корысть, жажда наживы на чужом горе. Некоторые молодые люди шли в санитары, чтобы расхищать продукты, предназначенные для раненых, а также спирт, резко поднявшийся в цене после введения сухого закона. Молодой врач Ф. О. Краузе писал в августе 1914 года из действующей армии: «Что для многих коллег война – это только способ всякими путями урвать от казны лишний кусок, это верно»[274]. Генерал Н. А. Епанчин расследовал в Киевском военном округе дело чиновника А. Мошина, который под видом организации благотворительных аукционов выпрашивал у известных художников картины, этюды. Письма художникам под видом сестры милосердия писала его сожительница. Уполномоченный Красного Креста присяжный поверенный Я. М. Рагинский приобрел крупную партию полушубков по цене 8 рублей 50 копеек – 8 рублей 95 копеек за штуку, а сдал на склад по цене 10 рублей 50 копеек, заработав на этом несколько десятков тысяч рублей.

М. М. Пришвин в «Дневниках» записал в начале 1916 года случай, как один генерал организовал продажу звезд в пользу некоего петроградского благотворительного учреждения. Звезды стоили по 25 рублей за штуку, их охотно приобретали купцы:

Диплом на право