Мне становится еще более стыдно, и я бормочу:

— Нет, Мулук умирает.

Мне пора в гримерную. Ветеринар пришел туда. Он определил, что у Мулука сердечная астма. В течение двух последующих лет я всегда буду выходить из дома с раствором камфары, шприцом, эфиром и ватой. У Мулука случаются обмороки, и, где бы это ни произошло, я делаю ему укол. Однажды в метро я уронил коробку, шприц, эфир и остальное — все покатилось по полу. Окружающие смотрели на меня с осуждением, приняв за наркомана.

Я все реже беру Мулука с собой на прогулку. Подумываю о покупке детской коляски, чтобы он мог со мной гулять. Но потом вспоминаю о репортерах, которые, конечно же, не упустят такого случая. Пришлось отказаться от этой мысли. Мулуку нужен сад, и я принимаюсь за поиски участка, нахожу подходящий в Марн-ля-Кокет. Разрабатываются планы дома, тут же начинаются строительные работы.

Мулук умер прежде, чем был закончен дом. Однажды утром он попросился выйти и умер вне дома. Все утро я занимаюсь изготовлением дубового ящика, затем оцинкованного, в который я вложу дубовый, чтобы не проникала вода.

Жан должен прийти обедать. Он не спрашивает о Мулуке. А сам я не в силах вымолвить: «Мулук умер».

Через неделю Жан снова обедает у меня. На этот раз он спросил о моем друге и очень огорчился, что я ему раньше ничего не сказал.

Я от всех скрываю смерть Мулука, опасаясь репортеров. Что я могу сказать? Кроме того, если я начну об этом говорить, я не смогу сдержать слез. И потом, не покажется ли смешным, что я говорю о Мулуке, как о человеке, лучшем друге? Нет, я лгу. Мой лучший друг — Жан. Несмотря на любовь, которую я питал к Мулуку, когда мне бросали избитую фразу «О собаки! Лучшего друга быть не может!», я отвечал: «Нет, у меня есть еще лучший друг, это Жан Кокто».

Впрочем, я странно устроен. Если бы для спасения человека, каким бы он ни был, мне пришлось пожертвовать Мулуком, я, определенно, сделал бы это, но потом возненавидел бы этого человека.

Один молодой человек как-то сказал Жану:

— Актеры — это не люди, это сверхъестественные существа, божества.

Кино создает ореол божественности, лишает актера человеческих черт. Однажды, подписывая фотографии на каком-то благотворительном базаре, я высморкался. Одна девушка изумленно вскрикнула: «Как! Он сморкается?» — и упала в обморок.

Жан-Пьер Омон, вернувшись из Америки, где он сделал блестящую карьеру, пришел к Жану Кокто с просьбой написать сценарий для него и его жены, Марии Монтес. Жан спросил, не буду ли я возражать. Я заверил его, что нет. Он подписал контракт с продюсером Жан-Пьера Дешармом, получил от него аванс, остальное должно быть выплачено, когда сценарий будет написан.

Жан-Пьер снова уехал в Соединенные Штаты. Закончив работу над сценарием «Орфея», Жан прочитал его мне. В нем заключалась вся мифология Жана. Это был не просто сценарий, а значительное поэтическое произведение. Я сказал об этом Жану. Сказал и о том, что мне так нравится сценарий, что я согласился бы сниматься даже в эпизодической роли. Впрочем, в нем было две главные роди: Орфей и Эртебиз. Я мог бы сыграть Эртебиза.

Жан только об этом и мечтал. Он послал сценарий Жан-Пьеру и спросил, согласится ли он, чтобы я играл вторую роль. Жан-Пьер ответил отказом, пояснив, что ему бы не хотелось, чтобы в его первом фильме после возвращения во Францию я играл вместе с ним. Жан передал мне его ответ. Я с грустью покорился тому, что не буду участвовать в фильме, который считал самым значительным кинематографическим произведением Жана.

Но моя судьба не дремала.

Жан показал сценарий Дешарму, но тот ничего не понял в произведении, столь отличающемся от тех, которые он привык читать. Он решил, что над ним издеваются, что Жан сделал халтуру, лишь бы побыстрее получить остаток гонорара. Дешарм аннулировал контракт и телеграфировал Жан-Пьеру, что фильма не будет.

Жан в отчаянии. Он настолько захвачен своим сюжетом, что для него будет настоящей драмой, если он не сможет его реализовать. Мы, друзья, видя его отчаяние, пытаемся помочь. Особенно старается мой импресарио и наш общий друг госпожа Ватье. Она предложила Жану самому поставить фильм на паях с исполнителями, представляемыми со-продюсером, все тем же Польве.

Все это потребовало времени. Когда мадам Ватье (для меня просто Люлю) удалось все организовать, Жан-Пьер Омон уже был занят. Роль Орфея предложили мне. Счастливый, я согласился. Нужен актер на роль ангела Эртебиза. Я предложил Жерара Филипа. Но он отказался. Жан пригласил Франсуа Перье.

На роль Смерти он хотел пригласить сначала Гарбо, потом Марлен Дитрих, наконец, Марию Казарес.

И, как всегда, все члены съемочной группы восхищались режиссерскими находками Жана. Он старался все понять, постичь, ничего не оставляя без внимания. Сам того не желая, Жан по-новому использовал технические приемы. Он строил некоторые декорации так, что стены домов стали полом, а пол стеной, что затрудняло походку актеров и придавало ей необычность. Поначалу техники съемочной группы сомневались, но на просмотре ревели от восторга.

Жан без конца придумывал новые трюки для зеркала, через которое мы должны были проходить. А главное, он использовал сверхъестественное экономно, подчиняя его определенным законам. Берар умер до начала съемок фильма, для которого он сотворил чудеса. Мы больше не увидим его бороду, шляпу, неряшливые костюмы, его собаку непонятного окраса, его пухлые руки ребенка, создающие красоту. Для нас это невосполнимая утрата, для Жана — больше, чем для всех остальных.

Когда фильм выйдет на экран, Жана, как обычно, назовут волшебником, не задумываясь, в чем секрет его успеха.

После фильма Жан уехал в Сен-Жан-Кап-Ферра. Он прислал мне стихотворение:

Рождество 1950

Мой Жанно! О, пусть небо

Нам позволит соединиться!

Без тебя жизнь нелепа

Даже в солнечной Ницце.

Приезжай сюда тоже,

Здесь царит красота.

Красота на тебя похожа,

И ее сестра — доброта.

Известный менеджер Фернан Лумброзо, организующий турне, предложил мне создать «Труппу Жана Маре». Я выбрал семь пьес, составивших шесть спектаклей: «Адская машина», «Священные чудовища», «Трудные родители» Жана Кокто, «Леокадия» Ануя, «Британик» Расина, «За закрытыми дверями» Сартра и «Леони пришла раньше» Фейдо. Я должен был играть в каждой из этих пьес, но в конечном итоге отказался от участия в пьесах «Леони пришла раньше» и «Священные чудовища».

Мы отправляемся в Египет и Турцию. Играть в Ливане нам не пришлось, уж не знаю, по какой причине. Жан и коллеги воспользовались этим, чтобы открыть для себя все чудесные места нашего маршрута. Меня работа приковывает к театру.

Наше турне проходит блестяще благодаря Жану. Он выступает перед публикой и озаряет своим светом всю труппу.