Расслабившись, он с серьезным видом кивнул головой.

— Без вопросов.

— Моя дочь очень молода, и считает тебя очень романтичным человеком. Сделай вид, что она твоя сестра.

— Но ты же не можешь этого по-настоящему хотеть. Цветок Страсти, — сказал он, намекая на то, какого рода детство он пережил. К такому он прибегал редко. — Она дочь моего друга, и я не буду звать ее кузиной. Кроме того, она видела меня… в таком виде. Я, наверное, не смогу больше смотреть ей в глаза.

Она взяла в свои руки его худые беспокойные руки вора, который гордился тем, что никогда не причинял вреда тем, кого обворовывал.

— Увидишь, Ганс, увидишь. Это было божественное колдовство, и не надо этого стесняться. Теперь ты будешь осторожен?

— Буду.

Она внимательно смотрела ему в глаза.

— Но ты уже собираешься его разыскать?

— Собираюсь.

Поклонники самой древней богини Тиба с капюшонами на головах направлялись к своему маленькому храму. Это был их путь. И правительству так было легче держать их под наблюдением, Гансу тоже было легко затесаться между ними. Слегка опустив плечи, немного припадая на одну ногу под скучной коричневой робой — и он уже вовсе не был ловким вором со скользящей походкой.

Служба была скучной, да ему никогда и не нравился запах ладана. От него хотелось чихать и спать одновременно. В той мере, в какой он вообще задумывался о религии, он склонялся больше к вере в полубога Рэндера-Исправителя. Но сейчас он терпеливо наблюдал. Среди почитателей этой богини в Санктуарии были два слепых верующих. У обоих были трости. Хотя только одна из них была белой, человек, стоявший слева, не держал ее в руке.

Ганс считал свою свару с другим вором-убийцей действительно обыкновенной. Покинув своего товарища, убийца-вор ухмыльнулся.

— Пусть тебя возьмет Тиба. — И Лунный Цветок видела эту богиню или, по крайней мере, что-то похожее на ее иконы и амулеты. Здесь у нее было не более сорока почитателей и только этот несчастный храм. Вор воспользовался правой рукой, чтобы отбросить страшную трость, и левой — чтобы вонзить кинжал в свою жертву и использовать трость против Ганса.

Подошло время причастия. Ганс наблюдал, что делают другие. Они смешались в толпе, шум усилился, когда все начали во имя Ее говорить друг другу милые глупые слова с пожеланием мира. Обычный бессмысленный ритуал, «мир» было только словом, а жизнь и ее нужды — совсем другое дело. Ганс смешался с толпой.

— Мира и любви тебе, брат, — сказала женщина из-под капюшона цвета темного вина, ее рука скользнула под робу Ганса и он схватил ее за запястье.

— Мира и более ловких тебе пальцев, сестра, — спокойно произнес он и обошел ее, направляясь к своей цели. Чтобы полностью удостовериться, он сблизился капюшон к капюшону с человеком с белой тростью и с улыбкой сделал бесстыдный, непристойный жест. Капюшон и палка не шелохнулись, вперед была осторожно протянута рука, чтобы ощупать его.

— Пусть Ее мир снизойдет на тебя, брат мой, — сказал слепой высоким голодом, Ганс четко проговорил ответные слова и отвернулся.

— Проклятый подонок, — зашипел на него зелено-красный капюшон. — Бедный слепой Сорад среди нас уже многие годы и никто никогда не делал в его адрес таких отвратительных жестов. Кто ты такой?

— Тот, кто считает, что тот, другой — слепец, вовсе не слепой и не принадлежит к нам, кто прошел проверку, брат. Ты его когда-нибудь раньше видел?

Тот, кто с ним заговорил, грубый, в полосатой робе из Мрсевады, огляделся:

— Ну… нет. Того в перчатках?

— Да. Думаю он их надел, потому что его трость — да, и тебе мира, сестра — свежевыкрашена.

— Ты думаешь, это переодетый охранник? Что он из… дворца?

— Нет. Думаю, что Принцу нет никакого дела до нас. — В последнюю минуту Ганс заменил последнее местоимение и почувствовал гордость за это. Игра типа «я точно такой же, как ты, а он плох» уже несколько раз спасала его в переделках. — Думаю, он все же шпион. Это священник из Рэнке, он считает, что следует закрыть все храмы, кроме славного храма Ваш-Ваши… как его там зовут. Спорим, он шпион.

Это заставило истинного поклонника Тибы задрожать от гнева! Он подошел к человеку в накидке цвета зеленой травы с коричневой тростью. Ганс, проталкиваясь к входу в помещение, которое днем было мастерской по изготовлению ремней, наблюдал, как Полосатая Роба разговаривала с человеком с тростью. Ответ последовал тогда, когда Ганс уже двигался к двери.

Он не слышал ответа, но услышал слова:

— Пусть Ее именем все твои дни будут светлыми, пусть Она заберет тебя, когда ты устанешь от жизни, брат. — Эти слова произнес толстяк рядом с ним в накидке размером с целую палатку.

— Ах, спасибо, брат. И тебе тоже мира Ее име… — Когда раздался крик ужаса, Ганс пустился наутек.

Это кричал крупный парень в зелено-красной полосатой робе, его капюшон откинулся, видно было его искаженное от страха лицо. Конечно, никто ничего не понял, раздались крики других толкающихся безликих людей в накидках. Поняли двое и оба одновременно направились к двери. Один из них находился к ней ближе. Он торопился, бежал и будучи уже снаружи, рванулся влево, подальше от двери, а потом метнулся за строение. Из-под своей угрюмой коричневой робы от вытащил маленький флакончик уксуса, выбив из него пробку. В храме раздавались крики.

Человек в перчатках с коричневой прогулочной тростью поспешил выйти через дверь и также свернул налево, если бы он этого не сделал, Ганс окликнул бы его. У него не было времени среагировать, когда Ганс сунул уксус под его капюшон.

— Ой! — Естественно, человек высунул голову, когда жидкость стала действовать и разъедать глаза. Так как он не был слепым и не привык носить трость как продолжение самого себя, он уронил ее, чтобы обеими руками закрыть лицо. Ганс громко сглотнул слюну, прежде чем схватил трость за ручку. Он пнул стонущего парня под колени и побежал. Божье оружие, казалось, гудело в его руке и было живым настолько, что ой хотел отшвырнуть его, а сам убежать. Но он не сделал этого и не почувствовал на себе никакого другого действия. Только завернув за угол, он задержался из-за какого-то назойливого, нищего, который вскоре в качестве подарка получил прекрасную коричневую накидку с капюшоном. Так как она была наброшена на него, сидящего, он не разглядел щедрого дарителя. Того уже и след простыл, когда нищий высвободил голову из-под обременявшей его шерстяной материи.

— Ну, маленькая ящерица, куда это ты бежишь, а?

Это был глупый торговец из пустыни, расхаживавший с важным видом, который схватил Ганса, когда он пробегал мимо. Он не был городским и не представлял, кого схватил. К тому же его едва ли занимало что-нибудь иное, кроме как выбраться из Санктуария и вернуться к нормальной жизни, несомненно будучи обворованным. Но для полной убедительности нужно было провести испытание, и Ганс ткнул его тростью.