По-своему занимательная книжка. Разумеется, полный бред. Сам тезис можно выкинуть сразу. Зато набросок обезьянки включил мозги. У меня проснулся аппетит. Я хотел узнать побольше об этом виде. Срочно. Потому что, если они вымерли, как утверждал Скрэби, чучело стоит кучу денег.

Кучу денег.

Я не мог выкинуть мысль из головы весь день, и она продолжала там трещать, даже когда я вечером отправился в бар.

Я вошел, и меня поприветствовал Норман Ядр.

– Привет герою-завоевателю, приятель! Что думаешь о новости? Небось не на шутку взволнован – у тебя-то их две на руках? – И он подмигнул.

– Какой новости?

– Ты не слышал? – рассмеялся Рон Биттс.

– Ее крутят во всех выпусках с пяти часов, – добавил Тони Малви.

– Что там? Гоните.

– Женщина в Глазго утверждает, что беременна, – торжествующе объявил Норман, вручая мне пиво. – Выпьем, приятель!

Какое-то время я это переваривал.

– Что, естественно? Не из Банка Яйцеклеток до взрыва?

– Нет. Совсем недавно. – Глаза его горели от возбуждения. – Смотри сам, приятель. – И он включил новости.

Телевизионный выпуск подтвердил все, что ребята говорили о женщине из Глазго. Но тем дело не кончилось. Количество беременных возросло с одной до…

– Семи тысяч? Что, всего за пару часов? – закричал Рон Харкурт. Мы все уставились на экран.

– НИЧЕГО СЕБЕ! – воскликнул Норман. – Ни черта себе поворот, а? Я всегда говорил: британцы выживут! – Он извлек бумажную салфетку из кармана кардигана и, не стыдясь, промокнул слезу. – Чудо жизни, Сам! Только представь! Мы снова услышим шлеп-шлеп маленьких ножек!

В программе новостей показали карту Великобритании. Концентрические круги расходились от Глазго, где был отмечен первый случай беременности; кажется, дальше заявления сыпались последовательно из областей к северу, югу, востоку и западу от города.

– Смотрите! – закричал Рон Харкурт, тыча в анимированный график. – Волна прошла за Ханчберг!

Разнообразные ученые, духовные лидеры и политики оживленно обсуждали известия. Это возрождение, соглашались они. Триумф. Мы снова можем планировать будущее.

– Мы всегда утверждали, что это временный спад, – самоуверенно заявил некий политик.

И только один тип – бледный заикающийся профессор – усомнился:

– Но где д-д-д-д-доказательства? – повторял он. – Хотя бы один случай подтвержден медицинской экспертизой? – Я уже слышал его по радио. Какой-то психолог.

– Семь тысяч тестов на беременность не могут лгать! – возразила ему женщина.

– Н-н-н-н-неужели? – парировал тощий человечек. – А мы уверены, что все они купили эти т-т-т-т-тесты? Не д-д-д-д-думаю. Мы же говорим о семи тысячах ж-ж-ж-ж-женщин. Я сомневаюсь, что в с-с-с-с-стране есть с-с-с-с-столько т-т-т-т-тестов на б-б-б-б-беременность!

– И ему не стыдно! – заорал Норман, побагровев от возмущения.

Публика в студии и «Упитом Вороне» дружно согласилась. Раздались крики негодования и вопли в духе «Уберите его из шоу!», «Да как он смеет!».

– Не хватало нам только фатализма, – кивнул какой-то священник. – Лучше давайте опустимся на колени и возблагодарим за все Господа, друзья!

Но тощий психолог жалостно не унимался:

– Я не пытаюсь р-р-р-р-развеять эйфорию, которая охватила н-н-н-н-н-нацию. Поверьте мне. Я хочу, чтобы у моей жены родился р-р-р-р-р-ребенок не меньше, чем любой м-м-м-м-мужчина. Но нам стоит помнить, что все эти т-т-т-т-тесты легко подделать. Вдобавок, премия слишком в-в-в-в-велика.

– В шею его! – закричал Тони Вотакен.

– Возможно, это все лишь с-с-с-с-самообман, – предположил психолог, но его заикающийся голос потонул в хоре негодования.

– Вот ведь с-с-с-с-собака на сене! – возмущенно заорал Билли Оводдс. – Он хочет сказать, что все эти б-б-б-б-б-беременности выдумали ради денег!

Все рассмеялись.

– Но, признайте, это и впрямь довольно странно, – заметил я. – Все вдруг взяли и з-з-з-з-забеременели.

– Не все, – отозвался Норман. – П-п-п-п-посмотрите на карту! Глазго! Это началось в Глазго и распространяется повсюду. Да и по-любому не страннее, чем то, что зачатия резко прекратились в М-М-М-М-Миллениум.

Мне пришлось признать, что он прав.

– Правь, Британия! – закричал Норман. И запел. Вскоре мы все присоединились. Такое способствует взлету патриотизма. Все парни вместе.

– Правь, Британия, Британия правит морями! – затянули мы, пьяно пошатываясь и обнявшись за плечи. – Б-б-б-б-б-британцы никогда, никогда не будут рабами![112]

И в ту же ночь, когда я дополз домой из «Ворона», близняшки огорошили меня новостью. Они сидели на кровати в куче праздничных воздушных шаров и пили какао с солодом через ультрамодные трубочки.

– Сам, мы беременны.

– Поздравляю, девочки, – не растерялся я. Ясное дело, шутят. Услышали новости и решили попробовать. Но почему-то у меня закружилась голова. – И я – счастливый отец? – Я пытался говорить ровно, но во мне бурлило пиво и националистические страсти; голос дрогнул.

Близняшки пососали соломинки и торжественно посмотрели на меня.

– Да, – хором ответили они. – Ты.

– Мы разбогатеем! – добавила Бланш.

– Мне нужно минутку посидеть, – промолвил я. И провалился в черноту.

Не отрицаю: воспитывая из меня, мальчика, мужчину, Пастор Фелпс делал все, чтобы я пошел по его стопам. Если бы они с миссис Фелпс не растили меня как сына, одним Небесам известно, какую бы дорогу я избрал. Перестал бы когда-нибудь ползать на четвереньках? Научился бы говорить?

И все же выражение «сделал себя сам» приходило мне на ум все чаще и чаще по мере того, как мое пребывание в Ханчберге подходило к концу. Ибо разве не стал я за последние три года юношей, который в силу обстоятельств создавал из себя, что мог? Словно вельбот, на котором мы с Томми Болоттсом как-то обрезали швартовы, я плыл в свободном плавании. Я оставил капитана на берегу. И наконец (если вы простите меня за эту долгую морскую метафору), встал на ровный киль. Так я думал.

Но как быстро и внезапно может разразиться шторм, а судьба – измениться? В моем случае это произошло за несколько секунд.

Стояла зима 1864-го, и меня вот-вот должны были рукоположить. Церемония должна была стать коронным моментом моего двухлетнего пребывания в Ханчберге, и я решил побаловать себя и купил у маленького Джимми Коува себе в подарок связку из восьми зеленых бананов, которые славно дозревали теперь в моем шкафу. Я собирался съесть их один за другим после обряда посвящения, назначенного на следующее утро в одиннадцать под председательством Настоятеля и Епископа. Я с нетерпением ожидал обоих событий – хотя, стыдно признаться, меня настолько пленили бананы, что перспектива их отведать волновала меня даже более, чем вступление в сан пастора.